Значит, Верегова и другого, который ушёл вместе с ним и которого он не знал, прислали в Прудки. Интересно, зачем?
– В школе, говоришь, остановились?
– Да, там. А старшина у родителей прячется. Тятя волнуется: что как искать по дворам начнут?
– Откуда он появился, этот старшина?
– Тяте сказал, что он от казаков сбежал. Немцы его, мол, в плен взяли, но убивать не стали, а только допросили и передали казакам. Больной. Рёбра у него сломаны. Видать, били.
– Надо идти к Петру Фёдоровичу.
– Осторожнее. Казаки с вечера пьянствовали. Потом спать завалились. Наши бабы, у которых они жили, проведывать их ходили. Толком ничего не сказали, но, мол, теперь им велено там постоем стоять, в школе. И лошадей там же держат, в школьном сарае.
Она гладила его плечи, трогала пальцами губы и шептала:
– Что ж ты, так и уйдёшь?..
Он легко отстранил её. Она вздохнула. И долго молча послушно стояла перед ним. Он и сам не знал, что делать. Надо было идти. Вспомнил: подполковник всё же прав. Нельзя терять осторожность. Не время сейчас…
Староста долго не открывал. Вышел он через двор и сказал тихо, почти шёпотом:
– У Пелагеи был? Сказала? Ну вот, пополнение у вас, Курсант. Забирай его в лес. А то, не дай бог, найдут. Конец тогда всем.
– Где он?
– Пойдём. Я его уже предупредил. В окно тебя увидел.
Когда Пётр Фёдорович зажёг в углу на полке лампу, Воронцов увидел сидящего на кровати человека с пистолетом в руке – щуплую фигуру и, показалось, знакомую посадку головы.
– Старшина! Старшина Нелюбин! – почти крикнул он, не веря своим глазам.
Встрепенулся и тот. Сунул под подушку пистолет, тяжело, опираясь на спинку кровати, встал и потянулся рукой навстречу Воронцову.
– Это ж, ёктыть, мой командир. Мы ж вместя на Шане… Мы ж огни и воды прошли. Что там было, – шептал старшина Нелюбин, радостно и удивлённо глядя то на Петра Фёдоровича, то на Воронцова, будто не веря своим глазам.
Они обнялись.
А Пётр Фёдорович не сразу и понял, что произошло.