К утру канонада стала утихать. Правее, в самом городе, стояла тишина.
Вышли покурить и офицеры разведки. Некоторое время стояли молча, слушали ночь.
– Если бы ворвались, то сейчас бы там такой переполох стоял…
– Это точно. Помнишь, как в Верее? Все сразу хлынули.
– Значит, и копытников отбили.
– Завтра наш черёд белый снежок алым кропить…
– Уже сегодня.
– Да, сегодня.
А небо над ними стояло такое же, как и до войны. Ничего в нём не угадывалось особенного. Никакого напряжения или тревоги. Низкие пушистые звёзды причудливыми гирляндами созвездий сияли над белым полем. Так бы и вскочить на лыжи и махнуть по этому вольному пространству хоть туда, хоть в другую сторону…
Глава двадцать четвёртая
Воронцов почувствовал привычный толчок в плечо и тут же нажал на спуск ещё раз, стараясь при этом удерживать тот же прицел, – в чёрном глазке намушника плавал, колыхаясь, корпус мотоциклиста головного мотоцикла. Мотоцикл сразу повело в сторону и резко развернуло у самой обочины. На него налетел второй. Но третий сразу отвернул левее и остановился, уткнувшись в снежный отвал. Грузовики тоже остановились. Водитель второго грузовика включил заднюю передачу и, распахнув дверцу и стоя на подножке, лихо погнал свою машину назад, к лесу. Там с той же поспешностью попытался развернуться, но дорога была прочищена слишком узко, и грузовик, упёршись колесом в отвал, забуксовал в снегу.
«Максим» Петра Фёдоровича и два или три ручных пулемёта со стороны дороги застучали навстречу друг другу почти одновременно. Что-то замешкался старик, подумал Воронцов, ожидая, что пулемёт внизу заработает сразу после его спаренного выстрела.
Он расстрелял обойму и спрыгнул вниз. Успел заметить в полусумерках чердака, как кузнец дядя Фрол на четвереньках, бережно придерживая под мышкой винтовку, отполз за печную трубу, встал за ней и прицелился в слуховое окно издали. Пули начали щёлкать по жердям кровли, осыпать щеповую труху. Они ошалело летали по чердаку, жалили всё подряд. И старого солдата, всю жизнь имевшего дело с раскалённым железом, не надо было учить, как спастись от них.
Внизу Пётр Фёдорович на коленях сутулился возле пулемёта. Кто-то из деревенских, тоже пожилой, придерживал ленту.
– А ну, кум Иван, хватай – переносим! – скомандовал Пётр Фёдорович и вскочил на ноги, развернул пулемёт набок и подхватил под низ.
Кум Иван подсунул полы пальто под горячий кожух и, оскалившись и матерясь, то ли оттого, что было горячо, то ли в азарте боя, поднял ствол пулемёта. Они подтащили «максим» к соседней амбразуре. Просунули ствол. Подложили под колёса станка куски досок.
– Длинными! Давай длинными! – закричал ему Воронцов. – Море огня! Надо смести их напором!
«Максим» застучал длинной очередью. Сделал паузу. И снова – длинной-предлинной, для кого-то в целую жизнь…
Немцы между тем высыпали из кузовов, залегли под колёсами и за снежными отвалами, начали отстреливаться. Огонь их с каждой минутой становился всё сильнее, яростнее и согласованнее. За машиной, которую они успели отогнать к лесу, установили несколько лёгких миномётов и начали обстреливать деревню минами.
Воронцов понял: такую дуэль они, засевшие в домах и за кладушками дров, пожалуй, не выдержат. Сейчас проведут пристрелку и начнут прицельно подавлять одну огневую точку за другой. А там атакуют, ворвутся в деревню и начнут очищать дворы.