– Привык. Но руки всё равно… Устал. Работы было много. Ну, говори, что у тебя?
– В мякоть. Сквозное. Если что, завтра посмотришь.
– Кто перевязывал?
– Гаврилов.
– Это хорошо. Но всё равно надо посмотреть. Пойдём в землянку.
В землянке Петрова пахло санчастью. Он усадил Воронцова на ящик, снял с него шинель, бросил у входа и принялся разрезать и разматывать проеденный кровью бинт.
– У-ух, как тебя!.. Хоть палец просовывай. Хочешь посмотреть?
Воронцов покосился на свою рану. Он не хотел смотреть на неё, боясь, что его снова станет мутить. Но побоялся, что Петров начнёт посмеиваться над ним. Ничего особенного он не увидел. Мышца была рассечена треугольным рваным надрезом. С другой стороны надрез был немного шире. Петров обрабатывал рану каким-то раствором.
– Учти, сейчас будет больно. Надо прочистить рану. Там могут быть кусочки материи и всякая другая дрянь.
– Значит, насчёт пальца ты не пошутил?
Петров засмеялся.
– Терпи.
Боль, гнездившаяся в предплечье, пронзила всё тело.
– Стой-стой, не шевелись. – Петров навалился на него и держал крепкими руками до тех пор, пока не сделал своё дело. – Вот, теперь всё будет нормально. Сейчас забинтую, а завтра подойдёшь. Надо будет сменить повязку. Рана ещё сильно кровоточит. С такими ранениями мне приказано отправлять в тыл.
– Бинтуй покрепче, – сквозь слёзы сказал Воронцов.
Петров ловко наматывал ослепительно-белый бинт, поглядывал на Воронцова и думал, что, видимо, тот не расслышал его последних слов. Ну и ладно. И ещё подумал, что завтра, после смены бинта, отправит Воронцова в Подольск на первой же машине.
– Ротного контузило, – сказал Петров.
Воронцов рассеянно кивнул. И сказал:
– Пойду во взвод. Спасибо, Вань, тебе.
– Будь здоров, Саня.