– Рядом. Западнее, первый овраг. – И словно подтолкнула его: – Гусёк ваш там. Там он, дядя Нил. Я его видела.
Отяпов бежал так, как даже с высоты не бежал. Стёжка к госпиталю была хорошо натоптана. Даже не одна. Он бежал по санному следу и вскоре увидел то, что осталось от артиллерийских складов. Боеприпасы, видимо, всё вывезли. Пока сидели в окружении, артиллеристы израсходовали остатки запасов. Кругом валялись пустые ящики, несколько конных передков без колёс. А дальше санный след превращался в серое, в кровавых бинтах, месиво, скопище ползущих и ковыляющих людей. Одни двигались по дороге. Другие расползались по лесу. Это были раненые. Стоял невообразимый стон, крик, брань и проклятия.
– Гусёк! – закричал Отяпов. – Ты где, Гусёк?
Лица, которые нескончаемой чередой мелькали перед ним, были чужие, заросшие щетиной, злые.
«Господи, – ужаснулся Отяпов, – да как же это раненых-то бросили…»
Кто-то ухватил его за валенок. Отяпов машинально отдёрнул ногу. Господи, что ж это… Где Гусёк?
– Гусёк! – снова закричал он, раздирая морозным дыханием горло.
Вокруг хрипели чужие голоса.
Он спрыгнул в овраг. Раненые здесь лежали правильными рядами на подстилке из еловых лапок. Сверху прикрыты одеялами и шинелями.
Гусёк лежал возле большущей ели. Сучья у ели были обрублены снизу. Видимо, пошли на подстилку.
– Гусёк! Что ж ты лежишь? Надо уходить!
Гусёк плакал. Слёзы бежали по его грязным щекам блестящими дорожками и дымились.
– Ты за мной, дядя Нил?
– За тобой, за тобой, сынок.
Отяпов снял надетую через голову винтовку.
Рядом с Гуськом лежал пожилой боец с артиллерийскими петлицами. Ноги его были укутаны. Сквозь одеяло сочилась кровь.
– Что, за сыном пришёл? – сказал он тихо.
– За сыном.
Слава богу, Гусёк был жив. Лида сказала, что осколок вынули. А значит, была операция. Отяпов знал, что после операции тревожить человека нельзя. Но как же тут не тревожить?
– Слышь, браток, ты меня, такого, не оставляй. – Артиллерист смотрел на него глазами человека, который уже знал свою судьбу до конца.