Стрельба уходила правее и дальше. А он, держа вдоль опушки, поворачивал в тишину. Впереди было тихо. И там же, впереди, светился прогал. Узкая поляна, уходившая в глубину леса. Видимо, лесной покос. Или просека. А может, дорога?
Обходить её Отяпов не стал. Слишком далеко. Силы надо было беречь.
Когда вышел на просеку, почувствовал, что он тут не один. За ним кто-то внимательно наблюдал. Чужой. Отяпов оглянулся и посмотрел из-под своей ноши в глубину просеки. На густой сосне сидел человек. Сидевший был замаскирован сосновыми ветками и куском белой материи. Но опытный взгляд охотника разглядел его среди маскировки. «Кукушка». Снайпер. Или наблюдатель. Что тут делать наблюдателю? В белом маскировочном халате. Человек смотрел в бинокль. Смотрел на них. На то, как один тащит другого, опираясь на винтовку, словно на посох.
«Когда же он выстрелит, – напряжённо думал Отяпов. – Вот сейчас… Сейчас… Ещё шаг… Ещё два… До леса шагов пятьдесят, а по такому снегу – ещё больше. Сейчас…»
Немцы так и не смогли запечатать «котёл» со всех сторон сильными отрядами с артиллерией и танками, как они умели это делать в подобных случаях. Часть окружённых числом до полка организовала прорыв, смела пехотный взвод с тремя пулемётами и ушла в сторону основной обороны.
Чтобы тем же маршрутом не воспользовались оставшиеся мелкие группы и одиночки, по периметру коридора были оставлены снайперы. На большее сил и средств не хватало.
Оберефрейтор гренадерской роты Норберт Франке занял свою позицию ещё утром, до появления русских. Когда иваны повалили сплошным валом через открытое пространство, он буквально за две-три минуты расстрелял обойму. Но другую заряжать не решился. Пять пуль он выпустил точно, без промаха. Пять иванов споткнулись, выпали из потока и теперь лежали на затоптанном снегу, медленно покрываясь сизым инеем. Вполне достаточно для того, чтобы сегодняшнюю охоту считать удачной.
И когда на просеку вышел ещё один иван со своим полуживым товарищем на плече, оберефрейтор задумался. Винтовку он зарядил. Но стоило ли добивать этих бедолаг, опоздавших в прорыв? Всё равно они далеко не уйдут. Замёрзнут в каком-нибудь ближайшем овраге. Остановятся на отдых и замёрзнут, сидя в том овраге. Задремлют от усталости и потери сил и замёрзнут.
Он поднял к глазам бинокль и начал внимательно рассматривать бредущих.
Раненого нёс коренастый красноармеец лет сорока. Раненый был завёрнут в одеяло. И это показалось старшему ефрейтору весьма трогательным. Такого он ещё не видел. Разведка сообщила: там, в лесу, иваны устроили госпиталь, раненых много, больше двух тысяч. Но санитарного обоза во время прорыва Норберт Франке не наблюдал. Значит, раненые брошены. Большевики делали это и осенью прошлого года. Жутко было смотреть.
А этот тащит. Должно быть, уверен, что дотащит. Кто они друг другу? Возможно, никто. В окопах, месяц назад, познакомились, стали товарищами. Обычная история.
Однажды Норберту тоже пришлось тащить на себе раненого напарника. Наблюдателя. Случилось это в ноябре, на Оке. С тех пор он ходит на охоту один. Раненого товарища бросить невозможно. Даже если у самого сил нет.
Коренастый словно что-то почувствовал. Начал оглядываться. Конечно, почувствовал. Вот оглянулся в его сторону, и Норберту Франке показалось, что взгляды их встретились.
«Если сейчас он бросит раненого и схватится за винтовку, я прикончу их обоих», – подумал оберефрейтор Франке. Тогда эти два ивана закроют ровно две дюжины. Хороший счёт.
Своего напарника он тогда донёс до лазарета. За что и был повышен в звании.
Нет, русский не думает стрелять. Должно быть, понял, что это бессмысленно. Неужели он рассчитывает на моё великодушие? Тащит, не бросает… Что ж, как видно, и иванам не чуждо чувство фронтового товарищества…
Оберефрейтор Франке продолжал наблюдать в бинокль за бредущими целями. Он всё ещё не знал, как ему поступить.
Через несколько минут, когда русские исчезли среди берёз, он подумал уже о другом: внизу, под сосной, был прикопан в снегу его ранец, в котором лежали кусок колбасы, хлеб и термос с горячим кофе. Это теперь занимало больше. Такова сущность солдата. А Норберт Франке был солдатом. И, как он считал, хорошим солдатом. Именно такими, как он, был силён рейх, и теперь весь мир трепещет перед его марширующими железными колоннами…
Отяпов вышел к своим, уже когда совсем стемнело.
Их окликнул часовой. Отяпов ответил, что такого-то полка, что выходит из окружения… Часовой, к счастью, не выстрелил. А мог бы сперва выстрелить, а потом окликнуть. Оказалось, вышел на позиции соседней дивизии, которая в окружение не попала. Часовой был предупреждён, что на этом участке возможен выход мелких групп и одиночек. Потому и не выстрелил.