Во времена Николая III

22
18
20
22
24
26
28
30

– Все ждали случая,– продолжал матрос,– и он пришёл. Средь белого дня, когда команда безмятежно отдыхала после обеда в узаконенный адмиральский час, раздался ощутимый боковой удар снизу и послышался ужасающий скрежет у дна. Все застыли, размышляя,  что произойдёт, если не выдержит обшивка или, не  дай бог, сдавит бока корабля. Выбежавшие на палубу моряки увидели, что по ходу движения шхуны образовалась трещина во льду, через которую неведомая сила  с усилием и треском выталкивает инородный предмет наверх. Когда движение льда прекратилось, исковерканная посудина вылупилась, как из яйца, с зияющими дырами и торчащими, как рёбра, искорёженными деревянными брусьями. Находящееся во льду дно удерживало корабль, вырвавшийся из ледяной стихии. Корабль – призрак, вырвавшийся изо льда, очутился в царстве белизны снега.  Безумие матросов началось с непредсказуемого дележа съестного. Приказ капитана прекратить мародёрство, не возымел на толпу ни малейшего действия. Скорее он, наоборот, подхлестнул ее. Началась резня, в которой участвовали две давно сформировавшиеся группировки. Когда закончилась бойня, ни женщины, с которой посчитались в первую очередь, ни капитана, ни его бывшего друга в живых не осталось.

   Уцелевшие моряки, косо смотря друг на друга, повздыхав, объединились. Им   предстояла изнурительная и болезненная дорога к материку через топи и льды.

– Я единственный,– вздохнул матрос,– кто добрался до берега.

   От него пахнуло ледяным ветром и людоедством, хотя он ни словом не обмолвился о злосчастьях, выпавших на его пути.

– Нет смысла тревожить старые раны, – матрос несколько раз раздражённо помотал головой,– я не собираюсь давать показания и объяснять, что к чему. Пусть случившееся покроется тьмой и останется тайной. Домой, чтобы меня не искали и не расспрашивали, я  не вернулся.  В настоящее время, живу под другой фамилией, продолжаю служить на флоте. Другой специальности  не ищу, да и делать ничего другого  не умею.  Парусный  флот канул в Лету. Я  перебрался на боевой корабль, выполненный из металла.  Море для меня осталось морем.

   Как ветер, ворвавшийся в открытую дверь, появился матрос и также шумно, чертыхаясь и натыкаясь на мебель, ушел, оставляя за собой пустоту. Он бесследно исчез.

    В энциклопедии скупо написано об экспедиции, причисленной к неизвестной.  Судьба участников гидрогеологической экспедиции в Арктику остается туманной. О дяде упоминается, как о первом полярном первопроходце, который измерил глубины дна океана от суши до Северного Полюса. Рассказ моряка опубликован журналисткой в журнале «Вокруг света» со слов Семена Михайловича

– Текст журналисткой написан моими словами,– размеренно, подбирая слова, рассказывал о статье Семён Михайлович,– материал звучит достоверно. При следующей встрече автор публикации, за чьей подписью вышел материал, вручила мне вышедший номер журнала. Она сказала, что  несколько раз прослушала магнитную запись нашей беседы, но не захотела менять в ней ничего и оставила без исправлений мои выражения и фразы. Как я говорил, так все и напечатано: ничего не прибавить и ничего не убавить.

    Рассказ о потерянной экспедиции заслонил  ненаписанный сценарий о Будённом. Михаил не стремился выяснять, где кончается правда и где начинается вымысел? Все меньше остается живых людей, которые подтвердили бы или опровергли слова Семы.   Можно было сопоставить события и ознакомиться с мнением очевидцев, но кто этим будет заниматься всерьез и  зачем? В данную минуту Михаила не интересовало чье бы то мнение. Создание рассказов и сценариев  в беседе тоже носили отвлечённый характер. Ни о них шла речь. Для Михаила наибольший интерес представлял не экскурс в историю, а судьба семьи шефа и мнение сидящего перед ним человека о  людях, среди которых он жил и с которыми встречался, общаясь не понаслышке, а воочию. Видение шефа явно отличалось от официального мнения. Впервые Михаил обратил на это внимание давно, во время прохождения курса «Химия и микробиология воды» в институте. Тогда в его руки впервые попал учебник Семёна Михайловича «Химия и микробиология  воды». В  период заочного знакомства с будущим шефом, он неожиданно увидел в учебнике стихотворение  Пушкина «Анчар», оригинальную трактовку автора курса в  технической книге.  По учебной программе школьники изучали, что вольнолюбивый поэт в стихотворении «Анчар» заклеймил самодержавие с его безжалостной тиранией, враждебной ко всему живому. По версии Семёна Михайловича  Пушкин в действительности, в художественной форме описал, как некоторые растения вырабатывают фитонциды, являющиеся ядом для бактерий и высших животных.   Поневоле захотелось узнать,  что думает об этом  сам Александр Сергеевич, а заодно задуматься о собственном мнении.

– Вы не хотели бы сами написать рассказ или очерк об исчезнувшей экспедиции? – спросил Михаил, возвращаясь к судьбе дяди.

– Боже меня упаси,– открещиваясь, поднял руки Семён Михайлович.

– Почему? Вы знаете  много интересного о том, что мало кому известно.  Взять хотя бы историю вашей семьи, ничем не уступающей по накалу страстей «Саге о Форсайтах».

Сема ответил на заданный вопрос словами, произнесенными ранее:

– Боже меня упаси. Повторяться не имело смысла, но промолчать тоже не входило в правила шефа. Он привык, что на любой поток речи должен идти его встречный поток. Поэтому он тут же продолжил.

– Вы когда-нибудь видели тёмной летней ночью на заброшенном кладбище, над могилою огонёк, тревожно вьющийся синим пламенем? – спросил он.

– Нет, никогда.

– Верующие считают, что видят, как  тлеющая душа вырывается на свободу. Между тем, наукой установлено, что мы видим самовоспламеняющийся газ, образующийся от тления тел. Испугал бы вас огонь, вырывающийся из могилы, если бы вы стали невольным его свидетелем?

– Думаю, что нет,– ответил Михаил.– Было бы жутко, но моё  любопытство пересилило бы оторопь.

– Я тоже не боюсь гулять ночью по кладбищу. Я не боюсь мёртвых. Я  боюсь живых людей, – сделал неожиданное заключение Семён Михайлович.– Я не напишу ни строчки, пока не умрут участники и свидетели событий, их дети и дети детей. Никогда нельзя предугадать, как поведёт себя тот или иной индивидуум, связанный родственными узами с персонажем, замешанным в опубликованной истории. Классик, писавший об истории государства российского, предупреждает нас не забывать о предусмотрительности.

   Задрав голову вверх, Семён Михайлович, как старательный школьник, выучивший в детстве урок, продекламировал четверостишье: