Во времена Николая III

– Где эта стена?– спросил Михаил с нескрываемым интересом, чуть подсмеиваясь над другом.

– Я покажу её… Во время проектирования отеля «Ашхабад» мне предложили

создать какой-нибудь интересный фонтан, и я  спроектировал в Ашхабаде местную стену плача, дав последнюю возможность переселенцу, перед выездом из страны в Израиль, подойти к ней, поплакаться и подумать о себе. Несмотря на старания, человек от себя и судьбы далеко не убежит. Все в нас, а не вовне. Стена плача получилась великолепной. Она плачет. Слёзы-водяные струи текут по ней, сползая вниз, а затем, с помощью насосной станции, невидимо подаются вверх, чтобы снова стечь.

    С чашкой кофе в руке, Александр  прошел по холлу к прозрачной стеклянной стене первого этажа и показал, следующему за ним Михаилу, стену плача у фонтана с вертикальной панелью, примыкающей к торцу жилого дома, и являющимся частью архитектурного ансамбля, разворачивающегося перед семиэтажным отелем. Нагретые солнцем плиты, уложенные вокруг фонтана, служили частью бетонированной площади, тянущейся к Национальному театру, расположенному рядом с гостиницей.

– Мне представляется, что ты, как автор проекта, был первым, кто стоял у этой стены,– сказал Михаил,  рассматривая фонтан.

– Разумеется,– ответил Александр.

– Твое сооружение, имеющее одноименное название, не похоже на расположенную в Иерусалиме Стену плача, к которой иудеи приходят молиться. Они засовывают в расщелины между камней Стены плача записки с просьбами, являющими посланиями к Всевышнему. Там отсутствует поток воды.

– Я знаю. У моей стены иное предназначение. Стена плача в Иерусалиме рассчитана на многочисленное скопление людей, а моя предназначена для индивидуумов. К ней приходят плакать над своей судьбой, а не молиться.

– О чём у неё можно плакать?

– Мало ли о чём? О том, что вас обманули, а вы, в отместку, обманули не всех,– хмыкнул Александр, после чего перешел на серьёзный тон,– о том, что перешагнули черту возмужания, определяемую возрастом Христа, и ничего существенного не создали; о том, что угасают радужные надежды переустройства общества к лучшему; о том, что в жизни надо постоянно бороться за кусок хлеба и постоянно доказывать право на существование; о том, что грехи наши тяжки; о том, что хочется чего-то светлого и покойного. Да мало ли о чём можно плакать! О не оправдавшихся начинаниях, утраченных иллюзиях, о юношеской мечте, о неиспользованных возможностях и горькой действительности. Не только о куске хлеба, но и о жирном куске, о любви, о своем счастье, о счастье детей и семьи, о никудышной жизни, о процветании и просветлении.

– И что? Плач помогает?

– Раздумья помогают. Всё сложное скрыто за простотой. Начинать следует с малого. Всё остальное происходит автоматически. Следует подняться на мостик, опереться одной рукой на одну из вертикальных выступающих бетонных полос, окаймляющих плавающую стену, вторую положить на лоб и, склонив голову, начать плакать. Методика простая. Слезы плакальщиков, струящиеся из глаз, сливаются с потоком воды, движущимся по стене, и смешиваются с водой бассейна фонтана.

    Михаил уже давно смотрел на стену плача, выполненную из железобетона с множеством металлических рассекателей и  сопел, пытаясь профессионально оценить работу своеобразного фонтана, создающего задуманный  эффект. Доступ к ней осуществлялся с помощью мостика, в виде бетонной плиты, переброшенного через неглубокий бассейн и закрепленного на его бортах. Наличие мостика позволяло вплотную приблизиться к стене плача, а при необходимости,  встать на рядом расположенный, прочный борт. По замыслу автора слёзы плакальщиков, сливаясь со стекаемой водой, усиливали жалобный поток очищения.

НОЧНОЙ ГОРОД

    После гостей, поздним вечером, Михаил вышел из подъезда дома Александра. Хозяин обогнал его и устремился на проезжую часть дороги, чтобы поскорее поймать  такси. Следующий за ним друг, имевший другие планы, замахал руками, давая понять, что не собирается  пользоваться автомашиной. Ему  захотелось пройтись по ночному городу, чтобы добраться до ночлега, когда выветрятся пары алкоголя, домочадцы заснут и не увидят подвыпившего родственника. Друзья распрощались, находясь  посреди безлюдной улицы, и Михаил отправился домой пешком. Он шёл, не разбирая дороги, думая о себе и своих сокурсниках. Сумбурные воспоминания прервала мчащаяся на него машина. Михаил увидел себя посреди тускло освещённой улицы, когда автомашина «Волга», затормозив, попыталась объехать незадачливого пешехода. Выпитая водка послужила амортизатором. Михаил не успел испугаться, как бы со стороны рассматривая разворачивающиеся события. Таксист, выскочивший из-за поворота, сумел  во время среагировать и, чуточку свернув, затормозил. Заскрипели тормозные колодки. Машина «Волга» объехала Михаила и остановилась рядом с ним. Шофёр рывком открыл дверцу. Придерживая её рукой, выставил левую ногу на мостовую, приподнялся так, что его голова вылезла через образовавшуюся щель между дверью и кузовом, и, негодуя, начал, беззвучно шевеля губами, крыть матом незадачливого прохожего, гуляющего по мостовой. Звуки произнесённых слов не доходили до адресата, но определить их смысл не представляло сложностей. Михаил считал, что умеет владеть собой. Он мог бы завести добродушный разговор о том, что приехал в родной город и вправе ходить там, где захочется. В тоже время, мог, логически рассуждая, согласиться, что не имеет права расхаживать, где угодно, и создавать помехи  движущемуся транспорту. В знак примирения, он приподнял воображаемую шляпу и поклонился водителю, предотвратившему трагедию. Таксист не унимался, продолжая сквернословить. Излишне затянувшиеся ругательства начали раздражать. Пешеход выпрямился,  и тоже послал шофера, также беззвучно, подальше.

– Дави, что ты стоишь? – огрызнулся Михаил,– я благодарен, что остался цел и невредим, но что ты себе воображаешь? Никто не просил, чтобы ты объезжал меня. Ну, задавил бы меня. И что? Подумаешь, жизнь?! Великая потеря для человечества! Что изменится на планете от преждевременно срубленного дерева? Остановится время или прекратиться жизнь во Вселенной? Как крутилась земля, так и продолжит свое вращение. Можно лишь сожалеть, что развитие планеты продолжится без меня.

    Таксист со злостью плюнул на мостовую и махнул рукой. Не желая дальше  переругиваться с пьянчугой, вышедшим на проезжую часть дороги, шофер хлопнул дверцей и со скрежетом тормозных колодок сорвался с места. Объезжая Михаила, он угрожающе сжал кулак и потряс им в воздухе. Через лобовое стекло отъезжающей машины Михаил видел следящее за ним осуждающее, застывшее, как у гепарда, во время охоты, лицо взбесившегося водителя. Михаил так и остался стоять на своём месте, посреди улицы, как стоял, выдерживая паузу. Когда такси скрылось, он, не усугубляя события и полностью признавая свою вину, быстро сошёл на тротуар. Идти домой не хотелось. Требовалось время, чтобы прийти в себя. Где-то поблизости стояла стена плача, к которой потянуло Михаила, но к ней не хотелось подходить выпившим.   Следующей достопримечательностью являлась несуществующая ныне главная мечеть, стоявшая в центре  города. Михаил смутно помнил внутреннее обустройство храма с детства, которое ребенком рассматривал с верхнего, внутреннего яруса, расположенного у вертикальной стены, показавшееся необыкновенно высоким и таинственным. Во время последнего землетрясения, продолжавшего несколько дней, Михаил увидел полуразрушенную, наклоненную мечеть. Среди всеобщего оцепенения, с ее купола,  злоумышленники, зачарованные материальными благами, утащили глубокой ночью золотой полумесяц. Вскоре церковь снесли и архитекторы, не решаясь, после демонтажа святыни, возводить на святом месте современное монументальное строение, ограничились постройкой в углу тенистого квартала одноэтажного музея природы, реконструированного позже в музей искусств. В центре  квартала был установлен бассейн, рядом с которым на нагромождении камней высвечивалась прожекторами фигура классика туркменской литературы и выдающегося мыслителя Махтум-Кули. Слегка задумчивая, наклонённая голова гения, обращённая в самого себя, молчала. В восемнадцатом веке, когда он жил, запрещалось изображать портреты соплеменников, предоставляя возможность художникам расписывать великолепные орнаменты на рисунках, сводах и тканях, которыми до сих пор гордятся соплеменники. Его фигуру и лицо сотворили позже люди, никогда не видевшие поэта. Как на самом деле он выглядел, и удалось ли отразить сходство персонажа с тиражируемыми портретами, осталось тайной. Нередко художники изображают видимый образ, а не человека, поскольку не до конца владеют предметом. Тогда начинаются туманные разговоры об изображении не самого героя, а образа. Михаил представил, каким видением надо обладать, чтобы через века изобразить реально живущего человека. Он был согласен, что в нашем мозгу зашифрованы цивилизации с их обитателями, и компьютер мозга, состоящий из двух полушарий, достаточен, чтобы оживить былое, стоит только художнику с искрой божьей закрыть глаза, как перед ним появляется подлинное лицо поэта. Лишь бы намерения его были чисты и благородны цели. Так у скульптора появилось лицо поэта, вобравшее в себя черты туркменского народа.

    Чтобы удостовериться в подлинности слов, Михаил закрыл глаза в надежде увидеть Махтум-Кули. Сидя с закрытыми глазами, он ждал результата, но его намерения оказались тщетными. Пришлось открыть глаза. Перед Михаилом открылась знакомая панорама центра города с верхушками зданий, заслонённых деревьями, растущими в сквере и вдоль проспекта Свободы. Он снова закрыл глаза, но желание увидеть Махтум-Кули пропало. Взглянув на памятник, пришлось отдавать должное скульптуру. Поэт сидел, как живой. Волны его поэзии, злободневные и по сей день, переливались из столетия в столетия, не уменьшаясь и не ослабевая. Как звуки струны, звучавшие в душах поколений, живых людей интересовали вечные темы о времени, Родине, творчестве, друзьях и врагах, предательстве, счастье и судьбе. Коварный рок не в состоянии был уничтожить труд гения в отличии знаменитостей, чьи стихотворения засыпает песок времени, вместе с их уходом. Захотелось поговорить с поэтом на животрепещущие темы, над которыми мучился некогда живший мыслитель, но разговор с памятником не получался. Чтобы заговорил поэт, Михаилу следовало раскрыть свою душу, вывернуться наизнанку и вникнуть в суть вопроса. Этого, как раз, и не произошло. Его мозг занялся упражнения по сочинению басни на тему: «Ходите, мол, по тротуару, а не по шоссе». Он не стал грузить гения повседневными бреднями и попытался как-нибудь,  на досуге, справиться с ними сам.

    Не начав, Михаил закончил разговор, посчитав,  что в следующий раз, на трезвую голову, у него ещё появится серьезное желание поговорить с поэтом.  Грустная фигура поэта в камне с высоты воздвигнутого монумента, развернувшись  вполоборота, укоризненно смотрела в сторону уходящего Михаила.

   Поздней ночью Михаил возвратился домой. Он постарался аккуратно  открыть  входную дверь и на цыпочках пройти по скрипучему коридору в кухню, а через неё пробраться на веранду, где его ждала застеленная постель. Усилия проскочить не замеченным, не увенчались успехом. Вера не спала и ждала возвращения брата. В тапочках, на босу ногу, она появилась в халате, чтобы перемолвиться словечком, узнать, как прошёл день, и пожелать спокойной ночи. Пришлось вернуться на кухню, зажечь свет и сесть за кухонный стол.