– О ком речь, мужики? Может, он мне тоже будет интересен? – спросил я.
– Да тип один, – с готовностью ответил Иванов и уточнил: – На вас приблизительно походит, Михалыч.
– Не походит! – воспротивился Гуща. – Тот, во-первых, был худощавый и выше. И, во-вторых, обросший. Как черт весь лохматый – лица не видно. С Нагорного Иштана привезли – он и давай права качать…
– Презумпцию невиновности вспомнил, – добавил оперативник.
– Умный мужик, бывалый… – приплюсовал Богомолов.
– Не обязательно, что бывалый, – не согласился Молебнов. – Просто, может, интеллигент. Если у нас заявляют о презумпции, так обязательно неглупый, бывалый, судимый. А человек-то, может, вовсе не при чем. Нагнали ОМОН, перепугали народ, а результат – ноль.
– Стреляли вот только зачем по нему – до сих пор не пойму… – вздохнул Богомолов. – Говорят, прикончили того мужика – по реке шел когда…
– Зато теперь у нас будет свой начальник, – вспомнил Иванов.
– Ты же у нас начальник, – удивился Богомолов.
– Он же временный, – тихо сказал Молебнов.
– Теперь будет постоянный…
– Серьезно, что ли? – не верил Гуща.
– Майора обещают какого-то…
Гарнизон приуныл. Никому не хотелось иметь начальника, навязанного сверху. К Иванову привыкли, хотя тот бывал неоправданно строг.
– Короче, мужики, за что генерала убили? – Грузин вспомнил о старом.
– Убили, – ответил Иванов, шевеля головой, словно конь в хомуте. – И нас не спросили. Ты скажи нам, Грузин. Ты человек из народа, а мы так себе. Отрепье. С народом не связанные. Полиция, одним словом. Ответь, когда мы по-человечески заживем?!
– Серьезно?
– Да. Только правду скажу. Когда заживем?
– Никогда.
– Да ты что?!