За холмом

Толпа, как по команде, обернулась на это необычное зрелище. Возница хлестал кнутом что есть мочи, загоняя лошадей до пены, лишь бы быстрее промчаться мимо низшего класса.

В промелькнувшем автомобиле, как показалось мальчику, он увидел мать, прильнувшую к окну, непривычно разряженную, но и секунды ему хватило, чтобы узнать родные черты. Из удалявшейся машины на конной тяге как будто донёсся её крик, протяжный и отчаянный – она так никогда не кричала, но голос был её.

Мальчик встал как вкопанный, мир вокруг него превратился в крутящееся мутное изображение. По щеке поползла слеза, пробивая себе дорожку в густой пыли, покрывшей лицо.

Он очнулся от настойчивых, до крика, призывов пастуха, теребившего его за плечо:

– Что с тобой, ты меня слышишь?

– Там… Там… Мама. Там была моя мама!

– Что ж… – старик задумался, – вполне может быть. Ведь это экипаж местного богача, я тебе о нём рассказывал. Твоих родителей, скорее всего, поселили у знатной семьи: в тюрьме их держать не за что, гостиницы, у нас, понятное дело, нет, а в бедную семью не отправишь, потому что им будет видна наша нищета.

Пастух ухмыльнулся и пнул подлетевший к его ноге самодельный кожаный мяч, неровный, явно набитый изнутри всяким тряпьём. Раздался радостный вопль местных детей, игравших мячом прямо среди толпы взрослых.

– Хоть раз в десятилетия выпал повод им застесняться. Уже поэтому спасибо вам за неожиданный визит! – старик лукаво подмигнул мальчику и потянул его ближе к себе, уводя с дороги.

– Они возвращаются?! – мальчик радостно вскрикнул и попытался вырвать руку из ладони пастуха.

Вдалеке вместо удалявшегося столба пыли появился приближающийся, и уже виднелись лошади, неспешно направлявшиеся к «площади». Через пару минут стало понятно, что мальчик ошибся – это был другой экипаж. Вдвое меньше лошадей тянули машину поскромнее: старинный чёрный лимузин, отделанный серебром, с изогнутыми крыльями и фарами на бампере. Возница, чьё кресло уместили на капоте между фар, тоже был одет скромнее: в линялую синюю ливрею с одним-единственным аксельбантом, когда-то, вероятно, золочёным, а сейчас облезлым.

Приблизившись к толпе, экипаж замедлился, словно люди, сидевшие в нём, кого-то высматривали. Автомобиль поравнялся с пастухом и мальчиком, в окне проявилось какое-то оживление. Мальчик таки вырвался от пастуха и подбежал ближе. Через окно ему активно махал руками отец, а кто-то, сидевший за ним, пытался его утихомирить, хватал за руки и тянул за шиворот назад. Ребёнок бросился к экипажу со всех ног, раскрыв объятия и зычно закричав: «Па-па-а-а!». Но возница стеганул лошадей, и мальчик ещё долго бежал в клубах пыли, не видя ничего вокруг, пока не упал на дорогу навзничь, как и бежал, широко раскинув руки. Он лежал, хватал ртом дорожную пыль и громко рыдал, сквозь слёзы выдавливая из себя немудрёные слоги: «па», «па», «па»…

Пастух поднял его, как пушинку, развернул в воздухе и крепко, не опуская на землю, прижал к себе.

– Не плачь, мой родной. Ты их ещё увидишь. Получается, их тоже разделили по разным семьям, это печально. Но вы все встретитесь в Совете, вас туда должны вызвать на допрос, чтобы выяснить, как вы тут очутились.

– А ты? А тебя? – мальчик продолжал всхлипывать. – Ведь ты же нас нашёл, откуда мы знаем, как здесь очутились, зачем нас допрашива-а-ать? – он снова заревел в голос.

Вокруг собиралась любопытная толпа, всем было уже не до праздника, тут развлечение было куда необычнее и интереснее.

– Меня не позовут, – уверенно ответил пастух. – Я же тебе говорил, их не интересует истинное положение вещей, они хотят услышать то, что уже сами себе придумали.

Глава IX. День третий. Этический кодекс

С утра женщину опять насиловали. После завтрака к ней зашёл богач, расспросил из вежливости, как ей еда и ничто ли не беспокоило ночью, на ходу снимая безразмерные штаны. Она попыталась сопротивляться, но он напомнил ей, что на сегодня запланировано свидание с сыном, она обмякла. Обещания художника, конечно, дали ей надежду и пробудили к жизни, но цепким бухгалтерским мозгом она привыкла взвешивать только факты, а факты были против неё и этого милейшего дядьки в малиновом берете…

Потом был его сын. Она даже перестала плакать, или просто слёзы кончились.