– Время позднее, пора на боковую!
– Ниги, я вас жду, не ложусь.
Я не поленилась сходить к палатке, в которой мы со СтаЗи обитали, пожелала «спокойной ночи», вежливо объяснила планы на ближайшее время и вернулась в компанию. Через два часа позади нас в кустах раздался жуткий грохот, шум и треск. От испуга я решила, что исконные лесные обитатели пришли поживиться на ужин вкусненькими туристами. Бесцеремонность и уровень шума отчетливо указывали на зверя.
Треск продвигался в нашу сторону. Один из парней схватил суковатую палку и уже размахнулся. Из куста показалась растрепанная рыжая голова. Сталина Зиновьевна. Ну, конечно!
– А, это вы? Еще не спите? А я решила вот в котелок воды набрать к утреннему чаю, да мусор выбросить в жбан. Все, вроде, десятый сон видят уже. Думаю, чего молодежь беспокоить, обойду. Заблудилась немножко. Но оступилась вот, котелок где-то потеряла. Ниги, вам уже отдыхать пора, – непоследовательно протараторила СтаЗи, уклоняясь от палки.
Невероятная женщина. Миновав школьную пору, я и забыла уже, как ревностно охраняют родители честь и достоинство целомудренных дочерей. Только Сталина не моя мама и возраст целомудренности давно пройден. Но разве это может остановить праведный порыв? Всё под контролем!
Очень приятно на время возвратиться в своё безответственное детство или вспомнить наивную юность, окунуться в безбрежный океан новых знаний и удивительных открытий, почувствовать бесшабашную искрометность опрометчивых шагов и монументальную поддержку надежного друга. Но даже послушный и инфантильный ребенок с запоздалым развитием рано или поздно начинает восставать против авторитаризма и деспотичности родителей. А уж состоявшийся взрослый, попав под тотальную опеку, рано или поздно поднимет бунт бессмысленный и беспощадный. И не всегда такой бунт закончится добровольным перемирием и осмысленным компромиссом, как в нашем со Сталиной Зиновьевной случае. Великолепное бриллиантовое ожерелье, которое душит, вряд ли станет любимым украшением, придется отказаться от его выгула или дотачать камешками попроще.
Савелий
Никогда не считала себя человеком, который лезет за словом в карман. Хотя, оснащенная многочисленными карманами одежда всегда обладала для меня излишней привлекательностью. Так удобно разложить нехитрый скарб по разным полостям, чтобы в нужный момент, похлопав себя по отдельным частям тела, отработанным жестом вынуть носовой платок, визитную карточку, упаковку жвачки, ключи, мелочь, банковскую карту, ручку, скрепку. Но не слово! Разнообразный лексический ассортимент я храню в других закромах. И пользуюсь им щедро и со вкусом, редко задумываясь над магической алхимией буквенных сочетаний.
Но бывают моменты, когда богатый урожай, собранный в ходе упорных и старательных упражнений по поглощению и разглашению текстов, лишь слабое подспорье в словесной баталии. Кроме безупречного чувства языка требуется совершенный творческий талант и крепкая сила духа. Таким моментом стала ситуация первого явления Савелия народу. Собирательный образ народа включал и мою скромную персону.
Дело было в гостях. Теплая дружеская компания отмечала один из доставшихся в наследство советских праздников. Милые тосты, добрые подколки, веселые истории, вкусные закуски, дружный смех, атмосфера расслабленности и симпатии. Мизансцена резко изменилась после звонка в дверь и шумного приветствия хозяином невидимых доселе пришельцев. Новые гости приходились квартиросъемщику недавно приобретенными знакомцами, а потому чести быть представленными тесной компании пока не удостоенные.
Первым на пороге комнаты появился добротно вытесанный двухметровый детина с властным зеленоватым взглядом основателя прайда, помечающего территорию. За ним угадывался более компактный силуэт русоволосого спутника. Разговоры в комнате затихли, и само по себе разверзлось свободное двухместное пространство за столом. В полной тишине перед ними аккуратно материализовались чистые тарелки, вилки, стаканы и салфетки, рюмки наполнились голубоватой слезой, нарезки и салаты вытянулись в струнку.
– Чего замолчали, гости дорогие? Или тут съезд глухонемых фанатов тишины? Мы, вроде, на праздник шли. Да, Володя? А попали, по всей видимости, в кладбищенскую контору, – пробасил детина, обращаясь к своему товарищу. – Наливайте уже, выпить хочется.
И тут мне стало обидно, что славные посиделки спетого и спитого коллектива так бесцеремонно подавлены доминантным самцом. Веселый внутренний задор перерос в решительный кураж.
– Наливай, ребята. Гудвин, сколь великий, столь же и ужасный, пожелали слово молвить неразумной пастве. Злобный волшебник страны Оз устал от жевунов и мигунов и хотел бы провести время с болтунами и прыгунами. Хотите избежать участи подземных рудокопов – смеемся и подпрыгиваем! Там, глядишь, в награду пожалует храбрость, сердце и мозги. Правда, повелитель?
– Правда, Гингема. Ты, матушка, на летучих обезьянах перекаталась? Или с Бастиндой мужика не поделила?
– Нет, Ваше высокоблагородие. Я всего лишь из другой сказки. За то и выпьем – за разнообразие форм существования.
Выпили. Народ приободрился, детина напрягся, а я раззадорилась. Смех прорывался отдельными фонтанчиками и полноводными гейзерами. Пикировка наша, ставшая центром внимания, продолжалась часа три кряду, подкидывая победные очки с переменным успехом на оба фронта. Атмосферу праздника мы вернули, державу и скипетр поделили. Но головной убор монарха обрел статус переходящего кубка, усиливая у меня и Савелия взаимный и пока неприязненный интерес.
Независимый и гордый Сава где лаской, где поддержкой, где хитростью, где давлением достаточно быстро подстроился под наш разношерстный дружеский коллектив. Внешняя показная флегматичность не мешала ему стремительно и хладнокровно принимать решения. Угрожающие опасности с разбегу натыкались на мощный агрессивный отпор. Ирония и сарказм прорывали нарочитую отстраненность. Общее созидательное движение вперед и умение лавировать в конфликте не исключали тяги к жесткому самоутверждению. Но неустрашимо принимая вызов толпы, Савелка неизменно совершал подвиг признания персонально существующего частичного превосходства или сопоставимости потенциалов.