Очень приятно, Ниагара. Том 1

22
18
20
22
24
26
28
30

Через несколько часов я беседовала с бедовой подругой в отделении травматологии центральной городской больницы. Компрессионный перелом позвоночника и прописанные пятьдесят шесть дней полного покоя заменили вольный отдых на море и празднование мультиэтнического бракосочетания. А поезд укатил в Туапсе, разбрызгивая желтые искры из-под колес и протяжно гудя на поворотах.

Не буду долго описывать невероятные приключения Марии в больнице, так как этот период достоин отдельного романа. Скажу кратко: лечить Машу решили по новой экспериментальной методике, что само по себе почему-то не удивляет; иконостас с эпизодами тел перекочевал из общежития на больничную стену, приводя в ужас не только травмированных пациентов, но и персонал; периодически под Машиным руководством в палате проводились оздоровительные сеансы, литературные салоны и политические дискуссии. А уж экспозиции живых нигерийцев в белостенной больничной палате неизменно привлекали внимание всех, кто мог худо-бедно двигаться, побивая по посещаемости и вызываемому интересу рекорды музея мадам Тюссо. К слову сказать, африканцы, поначалу посещавшие Машу несколько раз в день, с течением времени стали появляться все реже. И однажды Кипой появился пред очи своей невесты с букетом роз, бесчисленными поцелуями, всхлипывающими извинениями и пожеланиями всех возможных благ, даруемых Аллахом. Неотложные дела и зов предков требовали незамедлительного возвращения африканского сына в объятия Родины.

Через месяц после неудачного полета Маши из окна из нижнего Тагила удачно прилетел ее брат. Глядя на Роберта – спокойного, обстоятельного и рассудительного, я поняла, что наивной искренности и доверчивости, детского неоправданного оптимизма, открытой бесшабашности, бесконечного удивления, вечной непоседливости и неподдельной неуклюжести в этой семье с лихвой отсыпали только младшему ребенку.

Расцеловавшись с Машей в аэропорту, я еще долго наблюдала, как она на четвереньках продвигалась между сумками, чемоданами и ногами пассажиров к выходу на предполетный контроль, при этом весело покрикивая: «Уберите сумку! Ваша нога мешает мне ползти! Я поцарапаю ваш чемодан, если вы его не отодвинете. Дайте дорогу инвалиду!». Ходить ей пока запретили врачи. Но я точно знала, что Маша скоро окончательно выздоровеет, справится со всеми проблемами и забудет все неприятные моменты. Ведь дети принимают и прощают мир с его несовершенствами проще, чем взрослые.

Степан

«Если ты угодил в капкан, это еще не значит, что на тебя охотились»

Как-то в один из периодов своего женского межсезонья, расставшись с одним из лучших (а как иначе, ведь с худшим я и не связалась бы) представителей мужской фауны, «токмо волею» моего работодателя я познакомилась со Степаном. Нормальный процесс ротации кадров водрузил его на одну из ключевых должностей в конторе, ставшей моим вторым домом. В общем, мы стали работать под одной крышей, хоть и в разных сферах и статусных категориях. Благородная выправка, умение непринужденно носить костюм с галстуком и всегда начищенная обувь выдавала в нем бывшего офицера. Подтянутый, выглаженный, выбритый, благоухающий дорогим и ненавязчивым парфюмом, в общении Степан был всегда обходительным, вежливым и улыбчивым. Мог легко поддержать любой разговор, к месту ввернуть замысловатую шутку или приличный анекдот, сделать приятный комплимент, проявить внимание и заботу. Не отлынивал он и от коллективных празднований, легко меняя офисный вид на комический, распевал популярные песенки приятным баритоном под гитарный аккомпанемент в собственном исполнении. Было в его облике что-то от Ричарда Гира, Антонио Бандераса, Леонардо Ди Каприо и Брюса Уиллиса одновременно. И, конечно, такой мужчина был опутан узами брака.

Длительное время наше общение ограничивалось кругом профессиональных задач, умеренными сплетнями о коллегах и поверхностным обсуждением гражданско-политической ситуации в стране. Но однажды, выдержав тошнотворную борьбу за место в рейсовом автобусе и непереносимую пытку стояния в утренних пробках, я внесла себя в рабочей кабинет и остолбенела. В высокой вазе на моем столе ярким пятном алел роскошный букет роз. Первая пришедшая в голову мысль – наша уборщица сошла с ума и проявляет ко мне знаки внимания. Несколько глотков горячего кофе остудили пыл разыгравшегося извращенного воображения, мозг стал просыпаться. Нет, конечно, приятно получать неожиданные подарки, тем более, такие изящные и благоухающие. Но кто этот аноним, проникший в мой кабинет перед началом рабочего дня? Я представила себе, как некий благородный мужчина придирчиво и долго выбирает самые свежие и яркие цветы из большого вазона, испытывая терпение продавца. Потом бережно, прижимая к себе сверток и застенчиво улыбаясь вахтеру, проносит его в здание, ищет подходящую случаю вазу, чертыхаясь и вздыхая. Немыслимым путем добывает дубликат ключа от моего кабинета, переставляет сосуд с места на место, выискивая самый импозантный ракурс. А потом сидит в рабочем кресле, нервно постукивая пальцами по столешнице, или стоит у окна, с нетерпением ожидая моего появления. И теперь перед его мысленным взором проносятся картинки моего удивления, восторга, растерянности, радости, недоумения или гнева. Он сделал ход и ждет ответной реакции, значит, непременно выдаст себя.

Я решила не торопить события и не делать «резких движений», пусть герой сам проявится. Неделю букет радовал меня своим присутствием, под разными предлогами ко мне приходили коллеги, бурно или намеками интересуясь происхождением и назначением цветов, но загадочная маска сфинкса была им ответом.

Как заядлый рыбак, готовый часами сидеть в молчаливой засаде ради заветного улова, я дождалась своей золотой рыбки. Через две недели после появления букета под вечер ко мне пришел Степан, смущенно попросил кофе, ссылаясь на внезапно закончившиеся у него запасы такового. Я не жадная, могу и напитком угостить и разговором неспешным в прикуску.

– Пожалуйста, Степан Андреевич, ваш кофе. Как день прошел? Что нового в наших пенатах? В актовом зале откосы на окнах закончили делать? А то мусор строительный по всему коридору уже поднадоел.

– Да, мусор завтра уберут. Откосы сделали, только теперь покрасить осталось. Ниги, тебе букет понравился? – не меняя интонации, медленно произнес мой собеседник.

– Букет? Конечно, понравился. А вы имеете к нему непосредственное отношение? Чего ж не вручили лично? Зачем прятались?

– Не знал, как ты отреагируешь. Да и не хотелось напоказ. Ты у нас девушка свободная, а я вроде как женат, хоть и проблемно. Мало ли, какие мысли в твоей голове живут. Пока ты не знаешь точно, всегда ведь можно отыграть назад.

– И что же заставило вас передумать и признаться?

– Во-первых, так и не понял твоей реакции. Вот уж кремень. В разведку тебя можно брать. А во-вторых, решил, что не престало как-то солидному мужчине прятаться, как мальчишке несмышленому. Если дашь от ворот поворот, значит, так мне и надо. Хочу вот, пригласить тебя в кафе сегодня. Пойдешь?

– Да уж. Чувствую себя самым страшным зверем в лесу. Наши женщины в вас души не чают, наперебой ухаживать пытаются. Избалованы вы вниманием, а тут – страхи детские. Вот возьму и соглашусь на поход в кафе, не испугаетесь? А завтра ко мне очередь разъяренных фурий выстроится, готовых выцарапать не только глазки. Оборону держать как будем?

– Ффуух. Не испугаюсь, буду очень благодарен. Завтра вокруг твоей двери колючую проволоку натянем, и ток по ней пустим, чтобы никто и близко не подошел. Только выполни одну мою ма-а-а-аленькую просьбу – не называй меня на «вы», а то отчужденностью и прохладой от отношений веет. А я от умеренной зимы уже устал.

Вот с этого похода в кафе и начал свою летопись недолгий наш роман. Вели мы себя скромно, нарочитых боевых вылазок не предпринимали, не подчеркивали особых отношений, поэтому вихри догадок и сплетен, усиленно гулявшие в коридорах какое-то время, утихли сами собой. Фортификационные постройки вокруг моего кабинета возводить не пришлось, дамочки продолжали получать от Степана привычную дозу внимания и лести, победоносно зыркая в мою сторону.

Спустя пару месяцев тихим будним вечером в моей квартире весело заверещал дверной звонок. Первое, что ворвалось в открытую входную дверь, был плотный запах алкоголя. В колышащемся мареве спиртовых паров как мираж в пустыне плавало горькое лицо Степана.