– А сегодня ты будешь нас учить?
– Сегодня, пожалуй, что нет. Но скоро мы возобновим наши уроки. Кстати, теперь не только я смогу вас обучать. – Я посмотрела на Артура и улыбнулась ему. – Дядя Артур не хуже меня владеет техникой чтения и у него много интересных книг.
– Кто? Я? – смутился он. – Да какой из меня учитель чтения? Я же постоянно отсутствую.
– Ничего страшного. Пару раз в неделю или один ты можешь уделять племянникам время. – Мы перемигнулись с Аннушкой.
– Но я не умею! – Мужчина посмотрел на меня с мольбой в глазах.
– А тут нечего уметь, – бескомпромиссно продолжила я, от души забавляясь растерянностью собеседника. – Буквы они уже знают. Нужно, лишь научить их складывать буквы в слога, а слога в слова. А там они уже и без твоей и моей помощи справятся.
– А мне, кажется пора в город, – заторопился было Артур. – Я договорился с Мэрилин о встрече. Важный разговор.
– Дядя Артур, – Пётр застенчиво, но отчаянно хотел задержать Артура в домике лесного сторожа. – Ты давно не пел для нас.
– Сейчас, Хади?! – Мужчина прямо-таки застыл на месте. – Думаю, это может подождать до вечера. Лицо мальчика поблекло и выражало разочарование.
– Артур, ты поёшь? А что за песни? – спросила я, мне стало вдруг интересно.
– Да так, не то чтобы часто… да и песни всего три от силы… – замялся он.
– Как интересно! Может, задержишься на несколько минут? Думаю, Мэрилин сердиться не будет, – я подошла ближе к нему и прошептала на ухо. – А вот наш Питер Пэн расстроится, если его любимый дядя уйдёт и не одарит племянника заветной песней. Смотри, как он скис.
– Ну, хорошо, – согласился Артур.
– Ты споёшь о Камелоте? – спросила Марго. Очевидно, в этом доме песни звучали частенько, и репертуар был известен.
– А вы хотите эту песню? – уточнил Артур.
– Да, давай Камелот! – дружно поддержали выбор Константин и Ланс, Мария улыбнулась и тихо кивнула головой.
– Ну что ж… Камелот, так Камелот!
Артур подошёл ближе к центральному столу и встал напротив окошка, через которое так настойчиво вторгались утренние лучи солнца. Мужчина на миг вгляделся в стекло, жмурясь от сочного медового света и вдохновившись, вновь обернулся к публике, затаившей дыхание и жаждущей песни.
Его голос меня поразил до глубины, до мурашек и озноба. В нём было столько душевного порыва и нежности вперемежку с грустью и торжественностью. Не больше, не меньше – гимн.