the Notebook. Найденная история

Последовательно, шаг за шагом и не упуская ни единой интересной детали, я рассказала своему другу обо всём, что случилось в далёком и ещё таком призрачном будущем.

– Вот те на! Молчунья-то оказалась из нашего теста! – восклицал мистер Вайсман. – Кто бы мог подумать! Хотя я догадывался, что этот орешек не прост, но чтобы оказаться наблюдателем… Ей повезло, что ты такая настырная и решительная, иначе бы всё могло закончится хуже. Я знаю случаи, когда непосвященные дети погибали в результате несчастных и нелепых случаев, виновниками которых была их необузданная и непознанная сила. А в средневековье таких ребятишек считали бесовским отродьем и топили, либо сжигали на кострах.

– Кливлен, что за ужасы вы говорите!

– Это не ужасы, а реальные факты, Шерлок. Агате неимоверно повезло, учитывая, что по близости никого из наблюдателей нет, но зато есть тёмные и отрицательно настроенные соседи, вроде той стервы соседки, что на тебя кидалась недавно, – заметил мужчина.

– Это вы её ещё мягко назвали. – Я рассмеялась от души, мой собеседник меня поддержал сухим смешком.

– Но у меня есть один вопрос: а вы вернулись в промозглый ноябрь мокрые и в той одежде, в которой щеголяли по таинственной земле? Мальчик, как я понял, лишь в штанишках-то был. – Мистер Вайсман открыл довольно массивную дверь кафе «ОранЖ» и пропустил меня вперёд.

– Я не стала упоминать такую мелочь, как одежда, чтобы не удлинять рассказ, – небрежно ответила я, заходя внутрь и взглядом отыскивая нам столик. – Пока мы искали брата Агаты, наша верхняя одежда подсохла, не полностью правда, но всё лучше, чем ничего. Так как времени у нас практически не было, то мы кое-как натянули одежду и обувь. Я отдала Павлу свои ботинки и куртку, зная, какой холод его ждёт по прибытии, а Агата обвила его тонкую и длинную шею своим тёплым шарфом. Но, Кливленд, всё это было напрасно. Мы снова вошли в водоворот из воды и хаоса, и поэтому, когда нас выкинуло по другую сторону, одежда наша была в том первоначальном состоянии, в каком мы с девочкой впервые ступили на землю этого затерянного временем уголка.

– Как мальчик перенёс путешествие? – Мы уже выбрали столик у светлого и украшенного снежными узорами окна и уютно расположились за круглым с апельсиновой скатертью пьедесталом для вкусностей.

– Произошло то, о чём и предупреждал Наг, – довершала я свой отчёт, в то время как мой друг озвучивал заказ подошедшей официантке. – Павел позабыл обо всём, что с ним было в другом временном отрезке, он ничего не понимал, да и не мудрено, ведь его сознание помнило летний день, а тут пасмурная осень с налётом зимы. Он не мог взять в толк, почему на нём чужая мокрая, да к тому же и зимняя одежда, почему все тепло одеты, куда делось лето, что с его волосами и кто я такая?

– Скажу тебе, мой Шерлок, что это не первый случай переноса обычных людей по временной спирали, и ты не первопроходец, – важно заметил «профессор». – И прежде такое случалось по неосторожности или по прихоти наблюдателей. И есть какой-то незыблемый закон для обычных людей, что теряют они свою память частично или полностью. А бывали и такие случаи, что и ума лишались напрочь. Потому, как нельзя простым людям касаться времени, как нам.

– Я этого не знала, но уже было поздно. Мы с Агатой еле успокоили мальчика, нам пришлось на ходу сочинять историю его жизни вне дома за два последних года. Причём эта история должна была дойти до родителей и такая, чтоб ей все поверили. Это сложно для меня, я плохо вру, а сочиняю и того хуже, но меня выручила Агата. У этой девочки талант. – Нам принесли белоснежные чашки с черным в кружеве пены кофе и на большом блюде четыре пухлых пончика, сдобренных снегом пудры.

– И что же придумала эта молчунья? – Кливленд мило улыбнулся девушке-официантке, украсившей наш столик парочкой пузатых фирменных апельсинов.

– История получилась, конечно, притянутой за уши, но всё же – это лучше, чем ничего, – ответила я. – Она сказала брату, что его похитили бандиты в тот злосчастный день; ударили палкой по голове, он потерял сознание, и его утащили невесть куда, а она была в этот момент в воде и затаилась, поэтому её никто не заметил. Мы придумали с ней, что в результате такого разбоя она потеряла дар речи и у неё случилась подмена памяти. Родителям она должна была сказать, что от страха в её голове помутилось, и она вместо нападавших людей видела жуткий водоворот, который затянул в себя её брата, а когда она вновь увидела Павла, то всё вспомнила. К слову, мальчик ничего не помнит про те фокусы, что Агата ему демонстрировала ранее и про чудовищную воронку воды, что разлучила его с семьей на два года, он тоже забыл.

– Как удобно! У девчонки талант, согласен. Но как вы объяснили его возвращение? – Кливленд уплетал первый пончик с наслаждением, закрыв от балдежа глаза.

– А так и сказали, что он сам вернулся, практически голый, в одних штанах, – пояснила я, сама с удовольствием отпив кофе. – Видимо, ему удалось наконец-то сбежать от этих головорезов, а вот почему он не помнит два последних года, так это скорее от пережитых странствий и злоключений, что с ним произошли. Сложность, Кливленд, в том, что память у мальчика на уровне семи лет, а вот разум и мышление уже, как у сестры. Я видела, как он понимает, что где-то что-то явно не сходится. А может, когда-нибудь он вспомнит всё и про ту семью, и Зета.

– Ему лучше не вспоминать, может возникнуть внутренний конфликт, и это приведёт к не лучшему результату. Но он вам поверил?

– Да, с трудом, но поверил. Я наказала девочке ни в коем случае не упоминать о своей силе брату и кому бы ни было, молчать в тряпочку, но, тем не менее, бросать её я не собираюсь. Обещала её всему научить, правильно обращаться со временем. Этим она прибодрилась.

– Молодец, – похвалил меня Вайсман. – Молчунью одну оставлять нельзя, ещё дров наломает, похлеще, чем с братом. Да и свой наблюдатель нам в будущем тоже понадобится.

– Дело не в этом, Кливленд, просто этот ребенок два года жил в тюрьме, сотворенной из молчания, чувства вины и беспомощности. А мне удалось отковырять только несколько кирпичиков этой мрачной темницы. Я хочу полностью избавить её от страхов и объяснить, что она особенная, а также подготовить её к тому уделу, каков для любого из наблюдателей.

– И этим прессом правды ты раздавишь свою ученицу. – Констатировал он суровый факт.