В Маньчжурских степях и дебрях

— На Маевской, Павел Иванович.

— A-у…. довольны?

— Доволен…

— Есть дети?

— Трое, Павел Иванович.

— A-у…. трое… Шалуны?

— Бойкие мальчики…

И у Цветкова с Павлом Ивановичем начинается длинный разговор о гимназии, о мадам Цветковой. И Павел Иванович всякий раз, когда Цветков вспоминает жену, гнусит:

— A-у… Это та с косой и голубым бантом?

II

Когда была бомбардировка, и Цветкову весь день приходилось проводить около орудий, обед ему носили туда же на батарею.

Приносил обед обыкновенно денщик Цветкова, не высокого роста, в вечно засаленном вытершемся мундирчике, в вечно грязном, точно он только и знал, что ставил самовары или закрывал и открывал вьюшки в печах, худощавый, вертлявый солдатик, поляк по происхождению, Венцеслав Забужский.

От копоти, от угольной пыли или еще от чего у Забужского даже лицо постоянно было серое, как у железнодорожного смазчика или кочегара. Словно он никогда не умывался.

Наскоро закусывая, Цветков непременно справлялся о Павле Ивановиче.

— Забужский!

— Я-с.

— Все у нас благополучно?

— Так точно, ваше благородие.

— А Павел Иванович?..

— Ходят-с.