И оттуда, сверху с обрыва, где стояли Зиновьев и Крюков, она казалась, правда, как море или озеро широкое, необъятное… Что-то блеснуло по ту сторону ручья с небольшого пригорка прямо в глаза Крюкову — точно на мгновение пропрянула в воздухе узкая серебряная полоска… Серебряная полоска словно родилась из воздуха и сейчас же опять потухла, ушла в воздух и снова вспыхнула через секунду… И на этот раз уже не погасла мгновенно так же, как мгновенно вспыхнула, а задержалась над пригорком, чуть-чуть переливаясь вдоль от края и до края расплывчатым то голубым, то синеватым переливом.
— По нас целят! — крикнул Зиновьев. — Берегись!
Он качнулся в седле немного назад и потом в сторону. Его лицо чуть — чуть побледнело.
Над пригорком вспыхнул розовый огонек, словно кто чиркнул спичкой. Потом раздался выстрел, — будто треснуло что-то громко или хлопнул кнут. Резкий подорванный дребезжащий, звук.
Пуля шлепнулась о камень, в самый край, выбивая искры. Порядочный кусок камня отвалился и медленно покатился вниз по обрыву.
Слышно было, как по пути он задевал за другие камни, и они катились с ним дальше, цепляясь друг задруга, увлекая новые камни.
Зиновьев и Крюков соскочили с лошадей.
И едва они успели это сделать, над ухом у Зиновьева, совсем близко, как ему казалось, что-то свистнуло отрывисто и коротко.
Потом он слышал, как пуля щелкнула в кустах по веткам и листьям…
Торопливо схватил он лошадь за повод и отвел в кусты.
Лошадь сейчас же нагнула голову, пробовала щипать траву, но ей мешали удила… Она попыталась избавиться от них, ворочая между ними языком и медленно двигая челюстями. Удила глухо стучали о зубы… Потом она опять схватила траву и стала втягивать в рот, все время путаясь удилами, три или четыре стебелька, какие ей удалось сорвать.
Крюков тоже поставил свою лошадь в кустах.
— Надо его атаковать, — сказал Зиновьев.
— Их там двое, — заметил Крюков, — я видел… Да и потом как мы их атакуем? Видишь, какой обрыв. А за ручьем болото… А если обойти, — они разве станут нас дожидаться?
Опять свистнула пуля и сейчас же почти с ней одновременно — другая… Выстрелы слились так, будто один выстрел вылетел из другого.
— Двое и то, — шепнул Зиновьев, останавливая глаза на Крюкове.
Он и сам не знал, для чего он заговорил шопотом… Будто враг, спрятавшийся за пригорком, мог его слышать.
— Ты их видишь? — спросил Крюков.
Зиновьев отрицательно покачал головой.
— Их двое, — повторил Крюков, — и они нас тоже плохо видят, еще хуже, чем мы их, потому что солнце бьет им почти в глаза.