Будто это очень приятно Богу, когда распорешь себе живот.
И он ответил не сразу, когда его спросили:
— Теперь ты понимаешь, Марченко?
Это харакири ударило его как обух по голове…
Несколько секунд он стоял неподвижно, вытаращив глаза.
Слова говорившего с ним прозвучали в его ушах ясно и отчетливо и вдруг зашумели, и загудели в голове, как глухой звон далекого колокола.
Эти слова словно спугнули и заглушили, и залили как волной все его мысли.
Но он скоро оправился.
В первое мгновенье из глаз его даже пропала, точно уплыла назад куда-то вдаль, фигура стоявшего перед ним человека в синем длинном сюртуке с серебряными пуговицами.
Потом пуговицы опять блеснули, и худое лицо врача словно стало вдруг к нему ближе, чем он видел его перед тем…
Ясно и отчетливо прозвучали опять в его ушах слова:
— Теперь ты понимаешь, Марченко?
Эти слова, потонувшие в его душе, словно вынырнули из глубины и отдались в ушах как эхо.
Конечно, он понимает.
И он ответил:
— Так точно, ваше скородие!
— Понимаешь? — переспросил врач.
Он повторил:
— Так точно, ваше скородие!
И выкатив глаза, уставился прямо в глаза врачу.