Он сказал что-то корейцу, медленно сдвигая и раздвигая зубы… А губы у него при этом, казалось, застыли, плотно прилипнув к деснам, растянувшись еще больше, так что даже края десны закраснелись из-под верхней губы.
Взяв опять берданку, он положил ее к себе на колени и вложил патрон.
Берданка теперь была страшным оружием в его руках…
Пуля берданки с крестообразным разрезом на конце наносит еще более ужасные поранения, чем прославившиеся в свое время пули «дум-дум»…
— Пусть русски спит немного — сказал он Петрову — русски устал. Я буду караулить… Японцев далеко нет… Хунхуз тоже нет.
Но Петров отказался от этой услуги.
Он объяснил китайцу, что им пора домой и что корейца они тоже захватят с собой.
— Тогда и я пойду, — сказал китаец, — я буду его караулить.
Все вчетвером они вышли из фанзы.
Китаец стал сзади корейца и всю дорогу до реки шел за ним по пятам в расстоянии шага.
И ни Петров, ни Корень не видели, как в камышах он разрезал своим ножом веревку, стягивавшую руки пленника.
Он шепнул корейцу:
— Ты меньше всех издевался надо мной… Беги…
Петров и Корень в это время возились уж возле лодки.
Кореец бесшумно скользнул назад и выбрался из камышей…
Вон скалы… Вон она — свобода.
Китаец вскинул берданку… Зарокотал выстрел…
Прощай жизнь!
— Он разорвал веревку, — сказал китаец, когда к нему подбежали Корень и Петров, — моя сказал: пусть русски спит… он бежал, моя стрелял.
Кореец корчился и бился на песке… Китаец подбежал к нему и повернул грудью вверх.