— Нет, еще минуту,— она вцепилась в его руку, — это от волнения…
— От волнения? — Озеров вопросительно посмотрел на собеседницу.— А из-за чего вам волноваться, Маша?
— Вы не догадываетесь? — она заглянула ему в лицо. От ее веселости не осталось и следа. В глазах — тоска, страх, мольба.
— А если догадываюсь?..
— Так как же вы тогда можете?..— воскликнула она.
— ...А если догадываюсь,— продолжал он,— что от этого изменится, Маша?
Она молчала.
— Да, вы правы, ничего не изменится, ничего не может измениться, что есть, то есть, а чему суждено быть, того не миновать.
— Глупости,— резко оборвал Озеров,— что у вас за пораженческая философия. Вопрос в том, что и как менять. Есть вещи, которые лучше оставить, как они есть, а есть такие, что требуют перемен. И только вам самой решать, можно ли и как их изменить. Понятно?
— Понятно,— прошептала Мари и еще тише добавила.— Я уже решила...
— Что вы бормочете, Маша? Я не слышу.
— Ничего,— сказала она,— я пойду. Не надо меня провожать.
— Почему?..
— Ну, пожалуйста. Мы встретимся завтра, как договорились, утром. А потом...— она замолчала и быстро добавила,— встретимся еще, если вы захотите. Не провожайте меня.— Она резко повернулась и ушла. Озеров стал смотреть на убегавшую вдаль лунную дорожку.
Вдруг он услышал легкие шаги за спиной. Не успел обернуться, как горячие руки обвили его шею и голос Мари над самым ухом прошептал:
— Я люблю вас, Юра, люблю... Что бы вы ни узнали, что бы ни произошло, я люблю только вас...— Она быстро поцеловала его и убежала.
Сердце Озерова громко стучало, щеки горели. Мари говорила по-английски, и только его имя, которое он впервые услышал из ее уст, она произнесла по-русски. Да, сомнений быть не могло: только русский человек мог так произнести «Юра»!
Вот и встало все на свои места, прояснилось, прогнало сомнения. Мари Флоранс — русская и должна была сделать какую-то подлость, а сама влюбилась и... Признаться не решилась, а чисто по-женски только и сумела, что высказать ему свое чувство. Да и то в последний момент...
Откуда ей знать, как он воспримет это, захочет ли еще говорить с ней? Уж раз не пошла на подлость, может, получится из нее честный человек. Надо бы, пока не раздумала, поговорить... А если все это было ловушкой?
Он последний раз взглянул на океан, на убегающую за кормой лунную дорожку, на усыпанное звездами небо. И пошел к себе.