— Тебе моих денег жалко?
— Можешь их выбросить или сжечь! Мне и своих не жалко! — сказал Щур. — Но какого черта тебе это все? Что заработать даешь извозчикам, кельнерам, служкам гостиничным, девкам — это я понимаю. Но зачем ты все это покупаешь — не понимаю я, не понимаю!
— Так нужно и фабрикантам дать заработать! — отвечает Грабарь и прыскает звучным смехом.
— Ржешь, как жеребец на кобылу! — сообщил Щур, встал с кресла и подошел к окну.
Вечерело. В комнате стало темно. Света мы не зажигаем. Молчим. Потом Щур говорит:
— Знаете что, хлопцы? Сейчас — самый сезон, самая работа, а мы тут валандаемся, у баб волосы в подмышках рассматриваем!
— Хватит уже! Я возвращаюсь утром! — говорю решительно.
Грабарь молчит.
— И я возвращаюсь! — подтверждает Щур.
— Ну, тогда и я с вами! — отзывается Грабарь. — Но тогда нужно позабавиться напоследок! — добавляет оживленно. — Чтобы искры летели! Первая категория!
Остановились мы на краю местечка и отпустили мужика, привезшего нас со станции Олехновичи.
— Вы, хлопцы, здесь подождите, — сказал Щур, — а я к Гусятнику пойду, узнаю, чего нового в местечке.
— Только возвращайся мигом! — попросил Грабарь.
— Ну, добре.
И скрылся в темноте.
Не возвращался целый час. А когда, наконец, вернулся, рассказал:
— Ох, добре, хлопцы, что не пошли сразу на мелину. Там нас второй день ждут. Обыскивали. Донес кто-то, что укрываешься у Вороненка. Вслепую, пся крев, тычут пальцами — и попали же! Про меня еще не знают ничего, только тебя ищут. И его, — Щур кивнул в сторону Грабаря, — но не знают, кто он.
— Что сейчас делать будем? — спрашиваю.
— Знаю я место… мелина каменная! И пункт хороший. Только там нужно ти-ихо.
— Так веди нас!