Картины окружающей нас природы отличаются богатым разнообразием и полны движения. Солнце быстро и незаметно поднимается все выше и выше, и я удивляюсь, когда Мустафа говорит мне: «Туан, у нас есть с собой готовое кушанье», — деликатный намек на то, что пора обедать.
Отдохнув немного, мы опять трогаемся в путь. Короткий тропический день быстро проходит, пока мы неутомимо двигаемся к северу. Однако, следов носорога нигде не замечается.
Время проходит незаметно; вот уже четыре часа, вот пять часов, и нам пора позаботиться об устройстве ночлега. Скоро мы отыскиваем подходящее место для него. Оно находится неподалеку от воды и в то же время не слишком сыро. Удостоверившись, что на нас не могут обрушиться с высоты засохшие сучья, что вблизи нигде нет муравейника и, следовательно, все условия подходят для ночлега в первобытном лесу, мы приступаем к постройке «пондока», т.-е. шалаша из листьев.
Носильщики со вздохом облегчения положили наземь свою ношу и разошлись во все стороны на поиски строительного материала: им надо раздобыть длинных кольев для самого шалаша, широких листьев для крыши, тонкого тростника для скрепления постройки, смолы и сухого хвороста для костра.
Через полчаса наше первобытное пристанище готово; оно состоит только из наклонной крыши, устроенной с одной стороны, и спереди совершенно открыто. В речке мы наловили мелкой, но вкусной рыбы. Скоро запылал костер, а в котелке, подвешенном над огнем, весело закипел рис.
Ночь в первобытном лесу! Костер тихонько потрескивает; искры пляшут и кружатся огненными хороводами, исчезая в ночном мраке, окутывающем беспредельную зеленую сень. Дрожащие отблески падают на неподвижную листву и освещают ее мягким золотистым блеском. Все спит. Лишь время-от-времени кто-нибудь из спящих встает и подкидывает в огонь свежего хвороста.
На небе занимается заря. «Р-и-ианг!»— раздается в предутренней тишине резкое свиристенье рианга — тропического насекомого, — и при этом звуке в девственном лесу пробуждается жизнь. Остальной животный мир вторит ему на тысячу голосов, наполняя воздух аккордом разнообразных звуков.
В нашем уединенном пондоке также начинается движение. В то время, как малайцы приготовляют завтрак, состоящий из вареного риса, сушеной рыбы и чая, я спешу на реку, чтобы освежиться купаньем. В этот ранний утренний час вода в реке холодна, как лед, но глоток горячего чая быстро согревает кровь. Проходит еще четверть часа, и наш маленький караван снова отправляется в путь. Итти не совсем приятно, так как все кусты и трава обильно покрыты росой, и одежда наша насквозь промокает. Все мы радуемся поэтому, когда солнышко поднимается выше и высушивает ночную сырость.
Мы уже давно находимся в пути, подвигаясь по удобной слоновьей тропе, но все наши поиски остаются безуспешными, и потому мы решаем прейти прямо через пайю и пробраться до ближайшего «паматана», — возвышенной полосы земли, расположенной среди болота, — в надежде, что там, быть может, отыщутся следы носорога.
Мы спускаемся с невысокого пригорка и подходим к краю болотистой водной поверхности, как вдруг раздается оглушительный рев, при звуке которого мы останавливаемся, как вкопанные…
В первое мгновение ни один из нас не может сообразить, из чьего исполинского горла вырвался ужасный звук, ко затем МустаФа шепчет мне на ухо:
— Мавас бесар сектли[6])!
Тут я припоминаю, что несколько лет назад я слышал этот звук, который мавас издает лишь в редких случаях, и мы неслышно подкрадываемся ближе к болоту. Шаги наши не производят шума, — Мустафа, как житель первобытных лесов, путешествует босиком, а у меня — мягкие резиновые подошвы.
Несмотря на это, животное, повидимому, услышало нас. В вышине над нами слышится шум ветвей. Мы поднимаем голову и неясно видим на самой вершине огромного дерева какую-то темную рыжеватую массу неопределенных очертаний.
Это и есть мавас.
И, вдруг, где-то совсем близко от нас опять слышится тот же страшный рев. Он доносится из болота, из чащи водяных растений. Значит, другой мавас спустился с дерева, очевидно, взбешенный присутствием людей.
Мустафа стережет первого оранг-утана, я отправляюсь в пайю. Моментально заменяю пули со стальными колпачками, приготовленные для носорога, опасными пулями дум-дум, и пробираюсь в болото. То по колена, то по бедра погружаюсь в тину и ил, испускающий удушливые испарения. Корни растений образуют в трясине такую путаницу, что я не могу стать твердой ногой на дно. Со всех сторон торчат листья «клоби», от шипов которых я не успеваю второпях уберечься, и они целыми дюжинами вонзаются мне в голову и руки.
Я должен быть готов каждую минуту к нападению «лесного человека».
Судя по голосу, это должен быть огромный экземпляр, и мне становится страшно в моем беспомощном положении, Мавас, как известно, нападает на целые отряды людей, бросая в них с вершин деревьев сучьями, и даже сам отваживается бросаться на неприятеля, вооружившись дубиной. Горе мне, если первый выстрел будет неудачен! Я знаю, как велика опасность, потому что несколько лет назад на меня напал тяжело раненый оранг-утан, при чем жизнь моя подверглась тогда большой опасности…
Я подхожу к стволу огромного дерева, на котором, кажется, сидел мавас, но ничего не могу рассмотреть. Пробираюсь дальше, но зверя по-прежнему не видно. Раздосадованный неудачей, возвращаюсь обратно на сушу, где, между тем, собрались мои спутники, и узнаю от Мустафы, что мавас, сидящий на вершине дерева, до сей поры не пошевельнулся. При внимательном осмотре я убеждаюсь, что отступление ему отрезано, потому что вверху нет ни одной достаточно крепкой лианы, по которой ему можно было бы перебраться на другие деревья, — значит, мавас от нас не уйдет.
ebooksa