«Мы расстались с ним тогда, а там кончилась война, и прямо из лазарета я ушел на родину. Мы стали жить по-разному. Как я жил-Ты знаешь. В 1928 году я стал председателем колхоза в нашем селе, одного из первых колхозов во всей стране. Уходя до рассвета на поле, я брал с собой не только хлеб и табак, но и мой карабин. Ты помнишь, какое это было неспокойное время. И вот тогда ко мне пришел гость - полковник Шварке».
- Так, - сказал Мелик-заде. - Куда же он пришел?
- Сюда, в сад. Он стоял вот тут, под деревом, где стоит сейчас доктор, а я сидел там, на пороге своего дома. Ом был одет нищим, какие обычно ходили по нашим дорогам еще несколько лет назад. Даже лишаи у него на лице были подделаны. Я узнал его, когда он коснулся меня особым условным знаком. Я еще не забыл немецкий язык и сказал: «Niemand zu Наusе. Bittе, sргесhеп Sie». (Дома нет никого. Пожалуйста, говорите.)
Странно прозвучали эти непонятные слова, произнесенные моим дедом. Я видел, как вздрогнули все, лишь только дед заговорил на чужом языке, и сразу же замерли снова.
- Да, я ему сказал, что в доме никого нет, и он может говорить. Он сказал вот что: «Ты уж не мой солдат, и я тебе не начальник. Ты мой товарищ, я пришел ж тебе первому, потому что мне нужна твоя помощь». Тут я его перебил. «Господин полковник, - сказал я,- какая помощь вам нужна от меня, в чем? Отравить колодец, из которого берет воду моя семья и мои соседи?»
Нет, мы не сговоримся. Но вы, господин полковник, оказали мне большую услугу. Пятнадцать лет назад, если бы не вы, меня повесили бы англичане. Вы вынесли меня раненого из-под огня, и я поклялся вам в благодарности. Так вот я отдаю свой долг, - уходите».
«Он ушел, ни слова не сказав, а я теперь проклинаю себя за то, что не сбил его тогда с ног, дал уйти, сдержал слово и никому не сказал, что полковник Шварке ходит по нашей земле, навещает своих старых товарищей. Он пришел ко мне первому, я его выгнал, но, может быть, второй или третий были не так негостеприимны, как я? Может быть, они ему не отказали в помощи, которую он у них попросил. Мой стыд, я поздно подумал об этом».
- Ты все сказал?- спросил Мелик-заде.
- Нет, нет! - всем телом дернулся дед. - Я еще не назвал имена тех, к кому он мог пойти после меня. Я помню их по школе. Их обучали нашему языку и нашим обычаям.
Сильный ветер гасил лампы. С гор в этот час всегда дует ветер. Дед дрожал, он не мог держать голову прямо. Дядя Орудж опускал его все ниже и ниже, и дед уже лет головой ему на колени. Мелик-заде снова тронул его холодную руку.
- Никто тебе сейчас не судья, старик, - сказал он. - Поздно говорить о твоей ошибке, да ты ее и сам понял. Зверь ушел. Опасный зверь, мы знаем его хватку. Постарайся все вспомнить о нем, ничего не забудь, а об остальном мы позаботимся. Ты слышишь меня?
Дед не отвечал.
- Доктора, - шепотом сказал Мелик-заде.
Доктор Коган сейчас же подошел деду. Нет, это была временная потеря сил, сердце еще продержится сутки., а то и больше. Самое лучшее - отнести старика в дом и дать ему отдохнуть.
- Кстати, - прибавил доктор, - становится прохладно…
Мужчины подняли деда на руки. Я нес перед ними лампу, освещая путь. Деда положили на ковер. Он совсем обессилел.
- Я полежу немного,- чуть слышно бормотал дед:- Погасите свет и закройте окно. Холодно.
Мы оставили его одного в темноте, сами вышли на улицу и двери не притворили, чтобы слышать, если он кого-нибудь позовет. Все были мрачны и подавлены. Мелик-заде вполголоса переговаривался с Башировым и двумя военными, я слышал, как кто-то из них сказал: «Самое главное - имена, плохо, если он вдруг потеряет сознание», а Баширов ответил: «Но ведь доктор ручается?» Несколько раз Орудж подходил на цыпочках к двери и прислушивался. Дед хрипло дышал.
Так прошло минут двадцать или полчаса. Мы все сидели возле дома - на крыльце, на арбах, составленных у изгороди. Мелик-заде сидел на подножке своего автомобиля. И все время дул порывистый и холодный ветер…
Потом вдруг в комнате, где лежал дед, хлопнуло окошко.
ebooksa