Глава XIII
ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОММОДОРА УРРИКАНА
Одиннадцатого мая в восемь часов утра господин Уррикан узнал о числе очков своего тиража. Друзья Годжа Уррикана, а точнее, уверовавшие в счастливую звезду коммодора и поставившие на него, бросились поздравлять его прямо в зале Аудиториума.
— Коммодор,— говорили ему,— пять и четыре — ведь это такое блестящее начало!
— Блестящее? Для тех, у кого есть дела во Флориде.
— Теперь вам достаточно получить десять очков, чтобы оказаться у цели и в два хода выиграть партию.
— Действительно!.. Если я получу девять очков, то у меня уже не будет больше хода... А если получу больше десяти очков, то мне придется возвращаться вспять, еще неизвестно куда...
— Все равно, коммодор, всякий на вашем месте был бы очень доволен.
— Возможно, но лично я недоволен!
Ворча и негодуя, Уррикан вернулся к себе на Рандольф-стрит в сопровождении Тюрка, выражавшего свое негодование так громко и неистово, что коммодор вынужден был строго-настрого приказать ему замолчать.
Тюрк, старый моряк федерального флота, служил юнгой, матросом, а потом и квартирмейстером, словом, прошел все чины снизу доверху. Он был единственным из судовой команды, с кем неистовый Уррикан мог столковаться. И возможно, потому, что Тюрк делался еще более неистовым, когда речь заходила о правоте его командира. Во время плаваний этот моряк нередко исполнял должность личного слуги Годжа Уррикана. Когда возраст позволил коммодору выйти в отставку, Тюрк тоже оставил флот, нашел Годжа Уррикана и вскоре стал самым необходимым для него человеком. Таким образом, он уже три года проживал на Рандольф-стрит, занимая положение управляющего, который ничем не управляет, или, если хотите, почетного интенданта[103].
Тюрк, в сущности, был самым кротким и удобным для совместной жизни человеком. За время службы во флоте он никогда ни с кем не поссорился и не подрался. Как же ему удалось превзойти Годжа Уррикана, самого яростного из людей? Ему помогла любовь. Он любил своего командира, несмотря на недостатки характера. Любовь научила его изумительному искусству перевоплощения, какому позавидовал бы и великий актер.
Когда Уррикан заявлял, что проучит такого-то, Тюрк рвался надавать негодяю пощечин, а когда коммодор угрожал кому-нибудь пощечиной, Тюрк обещал избить мерзавца до смерти. Он был похож на верного пса, вторившего хозяйской брани громким лаем. Только пес слушался голоса своей природы, а Тюрк действовал этому голосу наперекор. Такие припадки бешенства заставляли Уррикана отвлекаться, чтобы усмирить своего матроса. И доброму малому удавалось предотвратить истории, грозившие коммодору очень крупными неприятностями. К примеру, накануне отъезда во Флориду, когда Годж Уррикан намеревался вызвать нотариуса на дуэль, Тюрк что есть мочи вопил, будто канцелярская крыса сплутовала, и клялся оборвать ему оба уха и сделать из них букет для своего хозяина.
К отходу поезда, увозившего шестого партнера, на вокзале собралось достаточно охотников, решившихся рисковать своими деньгами. Может быть, им казалось, что человек такого бешеного характера держит в повиновении саму фортуну[104]? Какой же маршрут выбрал себе коммодор? Он посвятил в это одного Тюрка.
— Слушай, Тюрк,— сказал Уррикан, как только они вернулись из Аудиториума,— слушай и смотри. Вот карта Соединенных Штатов...
— Карта Соединенных Штатов...
— Да. Вот здесь Иллинойс с Чикаго... Там — Флорида...
— О, я знаю! — ответил матрос, глухо ворча себе под нос.— В былые времена мы там плавали и воевали, коммодор.
— Если бы речь шла только о том, чтобы отправиться в Таллахасси, столицу Флориды, или Пенсаколу, или даже в Джэксонвилл, то ничего не стоило бы...