Где скрывается правда

Кроме того, самого убийства Лори я не видела. Не знаю, возможно, бабушка просто решила не рассказывать историю в подробностях, а может, специально выдумала такую версию, потому что тогда мое поведение было легче понять.

– С тех пор я не хожу в бассейн, – говорит Кэлли вполголоса. – Я как-то должна была сюда пойти с Сабриной в восьмом классе, но, когда ее мама высадила нас здесь, меня охватила паника. Пришлось звонить, чтобы нас забрали.

Кэлли смотрит на меня.

– Я просто… хочу уехать отсюда. Здесь я никогда не буду чувствовать себя в безопасности. Это плохо, потому что Фейетт – единственный дом, который я знаю. Ты хотя бы теперь живешь во Флориде, подальше от всего этого.

Я киваю и пинаю кусок бетона, отколовшийся от тротуара. Кэлли наконец, спустя десять лет, открылась мне, и я не хочу все портить, хотя меня подмывает возразить, сказать, что она ошибается.

Ни одно место в мире не может быть полностью безопасным. Как бы далеко мы ни пытались убежать от этой тьмы, монстры все равно нас найдут.

_***

Мы не можем придумать, как объяснить Мэгги наше стремительное возвращение из бассейна, и поэтому решаем убить время в парке неподалеку. Кэлли гуглит номер фейеттского департамента парков и отдыха и диктует его мне.

Служащий в офисе дает мне название садово-парковой компании, услугами которой городское управление пользовалось десять лет назад: «Озеленение Фейбера и сыновей». Но когда Кэлли ищет это название в Интернете, мы находим только неоплаченный срок пользования именем домена. По единственному номеру, который появился в результатах поиска, никто не отвечает.

Кэлли вешает трубку.

– Наверное, они закрыли бизнес. Как и все остальные в этом дерьмовом городе.

И не поспоришь. Скорее всего, многие думают плохо о родных местах, но Фейетт и правда дерьмовый город. Серьезно, уже при въезде в него начинает разить коровьими лепешками.

Эта местность слишком пригородная, чтобы быть сельской, слишком восточная, чтобы совсем не привлекать туристов, и слишком северная, чтобы назвать ее поселком реднеков. Фейетт просто есть – это такое место, до которого никому нет дела. Люди здесь рождаются и умирают, а если спросить о них через несколько лет, вам наверняка ответят, что их и не было на свете.

– Мы его найдем, – говорю я больше самой себе, нежели Кэлли. Мне надо найти Денни, и не просто потому, что он может знать, что на самом деле случилось тем вечером между Лори и Джос. Теперь уже вопрос не только в убийстве Лори. Отец умер, мать неизвестно где, и я не уеду из Фейетта, не разыскав сестру.

Сначала, когда я переехала к бабушке, я время от времени пыталась говорить с ней о Джос.

Например, если бабушка готовила на обед макароны с сыром, я говорила: «Раньше макароны мне готовила сестренка». Когда мы садились смотреть ситком, я вспоминала: «Сестренка любила “Друзей”». У бабушки на лице появлялся пустой, жалостливый взгляд, словно я это выдумывала, будто сестренка была плодом моей фантазии, воображаемой подругой, которую я придумала, чтобы справиться с травмой после разлуки с мамой.

Я стараюсь отмахнуться от все растущего чувства обиды на бабушку, которая никогда не проявляла желания говорить о моей семье. Она так и не виделась с Гленном Лоуэллом или Джослин, а когда в разговоре всплывала мама, в глазах бабушки появлялась усталость. Могу только сказать, что она разочаровалась в своей дочери. Бабушке было больно обсуждать, из-за чего испортились их отношения с мамой, и потому мы не разговоривали о ней вовсе.

Может, если бы мы все-таки поговорили, я узнала бы об Аннетт достаточно, чтобы выследить ее с сестрой. Вероятно, тогда мне не было бы так чертовски одиноко в городе, где я провела полжизни.

Мы с Кэлли молча возвращаемся к ней домой. Кажется, желание говорить со мной, охватившее ее недавно, когда речь зашла о панических атаках, пропало. Она не произносит ни слова, пока не отпирает переднюю дверь.

– О господи, – говорит она, отпрыгивая назад.

Мэгги сидит в гостиной, в кресле Рика, откинувшись на подушку, будто поджидая нас.