Свет из окон дома Эвандеров пробивался сквозь бурю, когда мы остановились перед широкой верандой. Полураздетый и ужасно напуганный слуга на цыпочках впустил нас наверх в спальню, где находилась хозяйка.
– Что случилось? – спросил я, входя к больной. Де Гранден следовал за мной по пятам.
Взгляд на пациентку успокоил меня. Она откинулась на кучку детских подушек, ее светлые волосы струились заблудившимися золотыми ручьями из-под кружевного спального чепца; ее рука, почти такая же белая, как и белье, тихонько покоилась на стеганом одеяле из Мадейры.
– Гмпф! – буркнул я, ужасно рассердившись на мисс Острандер. – И из-за этого вы вызвали меня в дождь?
Сиделка быстро поднесла указательный палец к губам и жестом указала в сторону гостиной.
– Доктор, – сказала она шепотом, когда мы стояли за дверью комнаты больной, – я знаю, вы будете считать меня глупой, но… но это было по-настоящему ужасно!
–
Несмотря на то, что девушка была изрядно удручена, она трагически рассмеялась и повернула к нему лицо.
– Прошлой ночью, – все еще шепотом продолжала она, – и накануне, как раз в двенадцать, где-то по соседству завыла собака. Я не могу определить звук, но это был один из таких долгих, дрожащих воплей, почти человеческих. Положительно, вы могли бы его спутать с криком маленького ребенка.
Де Гранден дернул за один, потом за другой кончик навощенных светлых усов.
– И эти стенания бодрствующей собаки, вновь начавшиеся, были столь ужасны, мадемуазель? – спросил он участливо.
– Нет! – взорвалась медсестра, подавляя ярость, и краска бросилась ей в лицо. – Это была миссис Эвандер, сэр. Прошлой ночью, когда животное начало завывать, она беспокойно пошевелилась во сне, затем снова заснула. Когда завыли во второй раз, уже ближе к дому, она присела и издала горлом странный рык. Потом заснула. Прошлой ночью животное выло еще громче и дольше, и миссис Эвандер казалась более обеспокоенной и отчетливо издавала странные звуки. Я думала, что собака раздражает ее, или что у нее может случиться кошмар, поэтому я дала ей выпить воды. Но когда я попыталась дать ее стакан,
–
– Да, сэр. Она не проснулась, когда я коснулась ее плеча, – просто повернула голову ко мне, оскалила зубы и зарычала. Зарычала, как злобная собака.
– Да? А потом?
– Сегодня вечером собака завыла за несколько минут – за пять, или десять – до полуночи, и, похоже, ее голос был намного громче. У миссис Эвандер была такая же реакция, как и в последние две ночи, но внезапно она села в постели, повертела головой из стороны в сторону, оскалилась и зарычала. Затем она начала хватать воздух, как собака, раздраженная мухой. Я сделала все возможное, чтобы успокоить ее, но я побоялась подходить слишком близко, – я действительно боялась, – и тут собака снова завыла, прямо в соседнем дворе. И миссис Эвандер отбросила одеяло, встала на колени в постели и ответила ей!
– Ответила ей? – повторил я.
– Да, доктор, она откинула голову назад и зашлась заливистым лаем, как и та. Сначала звуки были низкими, но потом становились все громче и выше, пока слуги не услышали их. Джеймс, дворецкий, подошел к двери, чтобы понять, в чем дело. Бедняга, он чуть не сошел с ума, когда увидел ее.
– А потом?
– Тогда я позвонила вам. И когда я разговаривала с вами, собака вновь завыла, и миссис Эвандер ответила ей. Вот что я имела в виду, – обратилась она к де Грандену, – когда сказала: «там это снова». Мне пришлось повесить трубку, прежде чем я все объяснила вам, доктор Троубридж, – потому что она начала лезть из постели в окно, и мне пришлось бежать останавливать ее.