Тум-тум-тум-тум – снова и снова звучали мягкие барабанные звуки. Он приседал, выпрямлялся, повторял движение, ускорял каденцию, пока не принял согнутую позу в почти неподвижном, подпрыгивающем танце.
– Маниту, Великий Дух отцов моих! – крикнул он сильным вибрирующим голосом. – Великий Дух обитателей леса и жителей равнин, услышь призыв последнего из почитателей Твоих:
Торжественная, монотонная интонация прекратилась, но танец продолжился. Но теперь это уже не был неподвижный танец, потому что, передвигаясь медленным шагом, склоненный Джонни Кэли Вольф медленно вращался вокруг индийского идола и его одинокой почитательницы.
Что-то – возможно, облако, медленно проплыло по лицу Луны, – заслонило свет, текущий в зал. Это было странное облако, что-то вроде гигантского человека, верхом на гигантской лошади, и на его темени, казалось, красовался пернатый военный убор дакота. Облако уплотнялось. Лунные лучи делались слабее и слабее, и, наконец, зал оказался в полной темноте.
На западе раздался свистящий рев поднявшегося ветра, встряхивая створки и заставляя дрожать стены. Глубокий и грохочущий, все громче и громче, как будто он скользил по небесам на железных колесах, раздался яростный удар грома, отозвался эхом, пронзительно просвистел прямо над нашими головами, и на сердитом небе вспыхнула вилка ослепительной молнии. Звуки дрожащего разбитого стекла и какого-то падающего тяжелого предмета, дикий, отчаянный крик женщины и еще один грохот – грохот грома, оглушили меня.
На мгновение в ярком всполохе второй молнии я увидел сцену, удивительней, чем любая, описанная Данте в его видениях подземного мира. Огромная, видимо, женская фигура опустилась со всей свирепостью тигрицы на лежащую Айдолин Четвинд; ее извивающиеся шесть рук ухватились за склоненное тело женщины, но поднялись, готовясь отразить удар, – когда из окна, смотрящего в сторону запада, появилась могучая фигура индейского храброго воина, вооруженного щитом и боевой дубинкой.
Джонни Кэли Вольф? Нет! Джонни Кэли Вольф кружил и вращался в фигурах своего племенного танца-призрака, и в одной руке он держал тамтам, а другой – выбивал ритм своей танцевальной музыки.
Было лишь мгновение, когда молния показала мне эту фантастическую картину, затем стало темно, – темнее, чем раньше. И затем с грохотом разбилась какая-то каменная вещь, разлетевшись на тысячу осколков.
– Свет!
Я нажал на электрический выключатель в зале и увидел Джонни Кэли Вольфа, все еще в племенном костюме, стоящего над телом Айдолин Четвинд; крупные капли пота блестели на его лбу. Оконные стекла зала были выбиты из рам и лежали, разбросанные по полу, как крошечные осколки замороженного лунного света. Свергнутая со своего пьедестала и разбитая на кусочки, почти такие же мелкие, как пудра, валялась черная статуя Кали, богини Востока.
– Поднимите ее, друг мой, – велел мне де Гранден, указывая на безжизненное тело миссис Четвинд. – Возьмите и уложите в постель.
Всю ночь и после рассвета мы просидели у кровати Айдолин Четвинд, наблюдая за слабым приливом крови на ее опавших щеках, внимательно щупая нитевидный пульс, управляя стимуляторами, когда крошечная искра убывающей жизни, казалось, едва мерцала.
Около десяти часов утра де Гранден встал со своего места рядом с кроватью и потянулся, как кошка, поднимающаяся от продолжительного сна.
–
Жюль де Гранден выпил третью чашку кофе и потянулся за добавкой.
–
– Возможно, это было и прекрасное приключение, – неохотно согласился я, – но что за черт там
– Ну, конечно, мой прекрасный, – усмехнулся он, опустошив свою чашку, и зажег сигарету, – вы видели все, что считали, что видите, – не меньше.
– Но…
– Нет, пожалуйста, добрый друг. Я хорошо знаю, что вы выпрашиваете объяснений, как киска просит еды, пока семья обедает, и поэтому я буду просвещать вас, насколько смогу. Начинаю.