Ребенка не было. На маленькой белой подушке в его кроватке осталась вмятинка от его кудрявой головы; светлое одеяло хранило контуры тела, но, за исключением коричневого плюшевого медведя и черного кожаного котенка у подножия кроватки, детская была пуста.
– Я позвала мужа, – продолжала миссис Кэндис между глубокими сотрясающими сердце рыданиями, – и мы обыскали дом, а затем всё вокруг, но нашего маленького сына нигде не было. Дверь в детскую была заперта, а если бы и не была, то пальцы ребенка не могли бы отворить ее, даже если бы он сумел проползти так далеко. Окно было открыто на десять дюймов, и на нем не было москитной сетки, но ребенок не мог пролезть в него, потому что его одеяло закреплялось в изголовье и в ногах с помощью зажимов, чтобы он не сталкивал его ночью; а он не мог сам встать с постели. Но нашего ребенка нигде не было.
Мы искали его всю ночь и продолжали поиски на следующий день; но не было никаких намеков, никаких признаков, которые бы показали, как он покинул нас, не считая…
Она судорожно вздрогнула.
– Да? – подсказал де Гранден.
– Появился слух, что я его убила! Они говорят, что я покончила с моим маленьким ребенком, и они не будут приближаться ко мне и не позволят мне приблизиться к ним, и когда я иду по улице, матери бегут и забирают своих детей по домам, как если бы я переносила чуму!
–
– Полицию? – ее голос сделался тонким, высоким, словно приглушенный крик боли долго сдерживался в теле. –
–
– Я могла бы разъяснить только то, что есть! – усмехнулась она. – Нет никакого понятия о том, как мой ребенок исчез. Никаких следов, никаких отпечатков пальцев, – мгновение она колебалась, глубоко вздохнула, потом продолжала: – Ничего. Когда полиция не смогла ничего найти, – никого, кто желал бы нам зла; или повода для кражи нашего ребенка, они сказали, что это могла сделать только я. Единственная причина, по которой меня не взяли под стражу сейчас, в ожидании суда за убийство, заключается в том, что они не смогли найти тело ребенка. Хотя они обыскали подвал и весь дом, и наша горничная говорит, что ребенок был жив и здоров за пятнадцать минут до того, как мои крики разбудили ее. Они не могли понять, как я успела убить его и спрятать маленькое тело за это время – это единственная причина, по которой они меня не арестовали! Теперь вы знаете, почему я хотела умереть, и почему я боролась с вами, когда вы меня спасли, – закончила она. – И почему я собираюсь убить себя при первом же случае, который у меня будет. Никто не остановит меня! – добавила она вызывающе.
Маленькие круглые глаза де Грандена сверкали, как у кошки в темноте, и на его маленьком заостренном лице было полузадумчивое, полумечтательное выражение, подобное тому, которое бывает когда пытаешься припомнить мелодию. Внезапно он наклонился вперед, глядя прямо в лицо молодой матери, покрытое слезами.
– Мадам, есть то, о чем вы нам не сказали? – он говорил настойчиво и медленно. – Дважды я заметил, что ваше повествование останавливалось, как плохо обученная лошадь перед препятствием. В подкорке вашего мозга сидит другая мысль, – мысль, которую вы не облекли в слова. Что вы еще не сказали, мадам?
Большие темные глаза девушки внезапно расширились, словно перед ними вспыхнул свет.
– Нет, нет! – почти закричала она.
– Мадам, – тон де Грандена был мягким, но голос неумолимым, – расскажите, пожалуйста, о том, о чем вы еще не говорили.
– Вы сочтете меня сумасшедшей!
– Мадам Кэндис, вы скажете мне? – снова мягкий, но властный тон.
– Я… я родилась в деревне, – пробормотала девушка, вздыхая между слогами, как бегун на исходе сил, или измученный пловец, сражающийся с прибоем. – Я родилась в деревне, и на следующий день после того, как ребенок исчез, я заметила кое-что внизу в дальнем конце нашего сада, чего я не видела с тех пор, как мы жили на ферме, и я ходила босиком по грунтовым дорогам.
Черты лица де Грандена резко заострились, словно предчувствие того, что она скажет, пришло к нему, но он упорствовал.
– Да? Вы увидели…