Золото

Мы мигом освобождаем парня. Чите невероятно повезло, он упал в глубокую яму, края которой задержали двигатель, не позволяя раздавить человека: парню только сильно придавило грудную клетку. Он страшно перепугался и с трудом приходит в себя. Мы оставляем его посидеть под деревом, а сами плетемся дальше. Когда мы добираемся до лагеря, уже половина одиннадцатого ночи, подъем наверх этого блядского двигателя занял у нас шестнадцать с половиной часов. Все как-нибудь при этом да пострадали. У меня самого раздавлен ноготь, но мы совершили невозможное: теперь, мне кажется, мои люди смогут совершить все. Быстренько ужинаем и молча валимся спать.

Как исключение позволяю им подрыхнуть на час больше — заслужили.

* * *

Создаю две бригады. Одна работает, как и обычно, над рекой, а вторая тянет электропроводку. Я назначил Барбаса главным над второй бригадой, а Эдуардо — у которого руки растут как надо — техником-электриком. Им же я приказываю изготовить укрытие для хранения двигателя на полдороги между домом и рекой.

Пятнадцать человек тянет проводку. В течение дня они провели электропровода от двигателя до дома, а затем и к реке, где полсотни ламп, смонтированных в четырех больших прожекторах, только и ожидают тока. Около пяти я прерываю работу с каноа, и все собираются возле генератора. На него смотрят как на какое-то дьявольское изобретение. Эта производящая электроток железяка никак не вызывает у них доверия, мужики даже с некоторым отвращением касаются проводов и лампочек, а люди с Оса вообще стараются держаться подальше.

Один только лишь Омар как перевозчик более-менее знаком с этой машинерией.

— Ну что, заводи, — обращаюсь я к нему.

Тот, с миной профессионала, в абсолютной тишине вставляет ручку и изо всех сил крутит. Один оборот, два, после чего ручка раскручивается в обратную сторону и бьет его прямо по лицу. Он падает на спину, из рассеченной брови хлещет кровь. Нда, получил он прилично.

Всеобщее веселье прерываю всего одним словом:

— Следующий!

Все занимают выжидательную позицию, и, черт подери, они правы: один за другим они пытаются запустить двигатель, но как-то слабенько, потому что их все время гложет страх разбить голову, из-за чего работа идет не в полную силу.

— Ну ладно, — говорю я после нескольких неудачных попыток, попробуем по-другому. Кто у нас левша?

Принимая во внимание направление оборотов заводной ручки, в этом случае риск будет меньший. Никто не объявляется, но тут Эдуардо с широкой такой ухмылкой заявляет:

— Уайт! Он у нас левша, только признаться боится.

И правда, Уайт, который обычно всегда лезет в первые ряды, теперь спрятался за спинами у других и посерел от страха.

— Это правда, Уайт?

— Ну, так, немножко.

— Так покажи, чего можешь!

Пару раз он крутит без особой охоты.

— Если заведешь эту сволоту, получишь двойную порцию травки.

Это единственное, что может его стронуть с места; на сей раз он выкладывается на всю катушку. Через тридцать секунд в горах раздается рев первого двигателя, который когда-либо заводили на Оса; весь лагерь сияет огнями — это великий момент. Радость неописуема, все поют и орут «браво!». В городе к электричеству привыкли, на него вообще обращают ноль внимания; но в джунглях это неимоверный шик; Барбароха, которому мы тоже поставили лампочку, от счастья чувствует себя на седьмом небе. Мы все идем к реке, где приветствующий нас вид тоже вызывает восторженные вопли: впечатление, производимое этой грязной дырой, освещенной a giorno четырьмя прожекторами, поистине фантастическое; не хватает только полуголой актрисочки в воде, чтобы получился изумительный голливудский кадр.