Перед тем, как ночь полностью вступит в свои права, помощники удаляются на молитву. С собой они забирают свои коврики, а также чайники или заржавевшие консервные банки, которые служат им для обмывания. Молящиеся останавливаются всего лишь в сотне метров от нас, обмываются и начинают свои поклоны. Окраска неба в это время — апельсиновая и темно-синяя, неожиданная тишина и вид группы погруженных в молитве людей все это создает целостность, из которой исходит эманация абсолютного покоя.
А за границами круга, образованного нами по примеру пионеров Дикого Запада, нет ничего. Песчаная равнина тянется до самого горизонта. Мы быстро решаем организационные вопросы, после чего ужин проходит в приятной, расслабленной атмосфере.
Мои люди находятся под глубоким впечатлением окружающего нас пространства, а непростые моменты сегодня утром им даже понравились. Сегодняшний отрезок мы проехали относительно быстро, что дает всем надежду. Пустыня уже не кажется им такой страшной. Они еще не знают, что ждет их дальше.
За пределами нашего круга горят костры помощников, еще далее разбили бивак пассажиры. Мой клиент из Реггане, тот самый хаджи, что желает зарегистрировать свой грузовик в Мали, присоединился к нам на своем «пежо 403». Один за другим люди отправляются спать. Я же иду проведать помощников.
По ночам они практически не спят, так как днем все время дремлют, ожидая, когда для них будет какая-нибудь работа. Так что ночью им достаточно поспать пару часов. Вот они и пользуются прохладой и покоем, ведя долгие, обстоятельные беседы.
Я подсаживаюсь к Каре и паре других работников. Подобные мгновения, проведенные в компании этих спокойных людей для меня сплошное удовольствие. Прикуриваю и пускаю по кругу пару самокруток, слушая их истории и отвечая на вопросы. Сегодня вечером Кара рассказывает об одном из своих многочисленных путешествий. Пустыню он знает, как свои пять пальцев, и как-то добрался даже до Орана. Там он видел море и теперь объясняет остальным, что же это такое. Те явно не могут его понять, даже представить не могут такой громадной водной поверхности. Кара размахивает своими длинными руками в горизонтальной плоскости, пытаясь изобразить бесконечность. Я же говорю, что море — это как Танезруфт, только без песка, а вместо него синяя вода. Постепенно к нашей группке присоединяются другие помощники и слушают, как великан Кара рассказывает про море.
Просыпаемся мы с рассветом. Рано утром еще почти даже холодно. Помощники произносят первую дневную молитву. Мои люди завтракают. Я же, в халате и высоких сапогах, сижу, ожидая, когда Капоне закончит меня брить. Я никуда не спешу. Первые часы дня в Африке — это просто прелесть. Уже достаточно тепло, чтобы забыть о холоде ночи и приготовиться к последующему пеклу.
Исключительно ради забавы спрашиваю у своих парней, в каком направлении нам нужно теперь ехать. Останавливаясь на ночной постой, мы сделали круг. Так что никаких знаков, помимо следов на песке, нет. Так в каком же направлении ехать? Капоне крутит головой во все стороны, бормоча: «Черт, что же это такое!», точно так же дезориентированный, как и все остальные. На самом же деле достаточно глянуть на солнце, только никакой европеец о таком простом решении и не подумает. На тракте часто можно услышать анекдоты про новичков, которые, проснувшись, отправлялись в обратный путь. Моя маленькая шутка дает парням почувствовать, насколько они не знакомы с пустыней.
В тот самый момент, когда я добираюсь до своего грузовика, отдав приказ об отправлении, натыкаюсь на отчаявшегося Кару. Он уважительно что-то отвечает одному из пассажиров моей машины, пожилому, одетому в белое типу, очень чистому и с выбритой головой. Тот осыпает Кару градом ругательств.
— Чего этот старик от тебя хочет?
— Он марабут, шеф. И он очень сердится, всю его посуду разбили.
— И что с того?
— Он говорит, что это твоя вина. Плохо уложили.
Ну вот, будет мне еще тут кто-то морочить голову своими разбитыми горшками.
Говорю марабуту, чтобы он забирал свое барахло и слазил с машины. У Кары от изумления глаза лезут из орбит, но он переводит. Старик не верит собственным ушам.
Марабут — это колдун, лицо, к которому все испытывают страх и уважение. Он что-то бормочет себе под нос, явно не понимая сложившейся ситуации. Ведь нельзя же оставлять человека посреди Танезруфта! А мне наплевать! Пускай ему помогает аллах.
Посреди всеобщего молчания приказываю скинуть вещи старика и даю приказ выезжать. Старик застыл неподвижно; похоже, что он все еще не верит.
В моем зеркальце заднего вида белый неподвижный силуэт быстро исчезает в тумане пыли, поднятой колонной. Чувствую, что помощники испытывают изумление, если не потрясение, и просто страх. Они никак не могут понять, насколько далеко может продвинуться мое безумие. Проезжаю километров пятнадцать, останавливаю грузовик, ожидаю с полчаса, после чего заворачиваю. Этого урока должно будет хватить.
Старик все так же торчит в том самом месте, где я его оставил. Делаю широкий разворот. Кара высаживается.
— Переведи ему: здесь кричать на кого-либо могу только я.
ebooksa