Они — все трое — успокаиваются и разговаривают, тесно прильнув друг к другу, как друзья неразлучные.
— Выскочили вы, быдто тхори с ночи, — шепчет мужичок, шаря ио земле в поисках шапки.
— На тебе шапку, — останавливает его Павло. — Вот она. Ну-ка слушай сюда…
— Только мину у меня на посту не ставьте, — просит мужичок. — Ставьте он у немца, недалеко, через Федьку за четыре столба… Постреляют усех моих за эту мину. А коли будете ставить, так по голове мене стукните чем тяжким, побейте по морде и свяжите.
— Мину не поставим, — отвечает Павло. — Мы у тебя тут с тележкой перескочим через путь на ту сторону и уйдем.
— Телегой об рельсы вдарите, — предупреждает мужичок. — Немец почуе. Свои-то ничаво. Свои стоят мовчки, хоть криком кричи.
— Не почует, — говорит Павло. — Тележка у нас такая, что на руках перебросим через рельсы.
— Ну тады ничаво, тады ладно… Немец этот, Фридерих, что ль, он боязливый дужо, он постоит-постоит да и пойде к дружку, на сорок восьмый километр. Им приказ стоять через пять наших, а воны до купы собираются, шоб разом дрожать. Пожилые больше, обозные, известно; тоже семья удома.
— Жалеешь их? — взрывается Павло.
— Чаму же не жалеть? Есть и серед их люди.
— Во, жалейщик! То-то ты здесь на посту, а не с нами…
— У мине, товарищ, одна рука на десять ртов… Да и ваш брат, партизане, тоже подкармливаются через нас. Вы ж не сеете, не сбираете, хто ж вас кормит, коли не такие калеки да бабы по вёсках[10]?
— Умный! — ворчит Павло. Он не умеет сдаваться даже в споре.
— А може, партизане, закурить найдется? — спрашивает белорус.
— Не жми на мозоль, — стонет Павло. — Дадим закурить, как перескочим. А сейчас тихо. Я пойду за таратайкой. Этот хлопец с тобой посидит. И тихо. Станешь удирать — он тебя из «вальтера» на звук щелкнет, как дурного.
— К кому удирать, к немцу? — спрашивает мужичок. — Дурень я якой?
— Ладно, тихо…
Павло исчезает. Шурка и постовой присаживаются на рельс рядышком.
— Ты не бойся, я поряд сяду, от так, — шепчет мужичок и прижимается к Шурке плечом. — Я не втеку.
— Чего мне бояться?
ebooksa