— Не ругайте командира, прошу вас! Я посадил так, ослушавшись его приказа, ясно вам?
— Я потребую отстранения вас от полетов!
— Требуйте!
— Вы свободны!
Богачев вышел первым. Струмилин улыбнулся, надел шапку и спросил:
— А я?
— Вы тоже, — ответил диспетчер, не поднимая головы от стола.
Струмилин вышел из диспетчерской и крикнул:
— Паша!
Но Богачев не отозвался.
Он несся в радиоцентр, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. Он прибежал туда и спросил:
— Радиограмма Богачеву есть?
— Есть, — ответил радист и протянул ему запечатанный бланк.
Богачев разорвал запечатанный бланк и стал читать текст, наклеенный криво.
«Мне тоже хочется праздновать ваши двадцать пять лет в „Украине“. Счастья вам и хороших полетов. Женя».
Богачев нашел Струмилина, Аветисяна, Брока и Пьянкова в гостинице. Они сидели и, смеясь, говорили о чем-то. Когда он вошел, все замолчали.
— Павел Иванович, — сказал Богачев с порога, — мне надо сегодня же вылететь в Москву.
— Общее помешательство? — спросил Струмилин. — Или только частичное?
— Общее, — ответил Павел.
Все засмеялись, и Богачев не увидел в глазах товарищей того, что он видел двадцать минут тому назад. Он увидел в их глазах самого себя. А это очень хорошо — видеть самого себя в глазах людей, с которыми говоришь. Это значит — на тебя смотрят чистыми глазами. А чистыми глазами смотрят только на друзей. На самых настоящих друзей, Павел знал это абсолютно точно.