– Ну да. А откуда вы это знаете?
– Не важно. Вчера тоже он приезжал?
– Было дело. – Олжас несколько смутился. – Но вчерашняя водка мне не понравилась, другого качества. Я попросил заменить.
– Что же вы мне об этом прямо не сказали? – спросил я. – Зачем устраивать такие сложности, лазить через забор? Мы же не в пионерском лагере. Я никого и ни в чем не ограничиваю.
– Не хотелось афишировать, – пробормотал Олжас. – Стыдно. А кроме того… Понимаете, то, что разрешено, это неинтересно, невкусно. А то, что поставляется тайно, через запрет – совсем другое дело. Есть в этом какая-то особая прелесть, кайф.
– Я тебя понимаю, – вмешался Сатоси. – Древо познания Добра и Зла с запретными яблочками. Это ведь философский вопрос: что лучше для человека? Не ведать ни добра, ни зла и пребывать в раю, или спуститься в ад, на землю, вкусив истины?
– Вкусив ослиной мочи с водкой, – уперто возразил Левонидзе. – Если после этого вас не вывернет наизнанку, то что же такое ад? Тут уже перестанешь отличать, где добро, а где зло.
– А может быть, мне именно это-то и нужно? – туманно отозвался Олжас.
– А зачем вы оставили вместо себя этот камуфляж с плеером? – поинтересовался Волков-Сухоруков.
– Это один из элементов игры, – пояснил я, попав в цель.
Казах согласно кивнул. Одного я только не мог понять: кто же этот человек на самом деле – Олжас или Нурсултан?
Когда мы вышли из комнаты (Сатоси остался со своим однокурсником), неугомонный Волков-Сухоруков мрачно изрек:
– Не доверяю я им обоим. Восток никогда не сойдется с Западом, как говорил Киплинг. Хитрые азиаты. Я бы им прописал длительную изоляцию в одиночной камере. А еще лучше – пристрелить в лесном массиве, подальше от населенных пунктов, чтобы не сразу нашли.
– У тебя другие рецепты имеются? – усмехнулся Левонидзе.
– Есть и другие. Но ты не понимаешь, мы никогда не одолеем преступность и терроризм, если будем постоянно с ними цацкаться и оглядываться на Совет Европы! А когда суды дают высокопоставленным ворюгам чиновникам по двенадцать лет условно? Это же курам на смех! Тогда можно и пожизненное условно, и смертную казнь с немедленной амнистией! Нет, это полный идиотизм. А против России и внутри нее уже давно идет необъявленная война, вкупе с геноцидом. Я знаю, что говорю. У меня дочь убили.
Это было неожиданно услышать. До сих пор Волков-Сухоруков представлялся мне какой-то абстрактной схемой, заигравшимся в сыщика службистом с пистолетом без патронов, почти фикцией, но теперь я увидел в нем нечто человеческое. А лицо его как-то передернулось, и он сжал губы.
– Извини, – промолвил Левонидзе. – Я и не знал. Давно это случилось?
– Почти год назад. Ей было всего семнадцать лет. Только школу окончила. Хотела поступать на юридический.
– Кто же это сделал? Нашли убийцу?
– Нет, – неохотно отозвался Волков-Сухоруков. – Она переходила улицу. Пьяный водитель. На иномарке. Из «новых русских». С-сволочь!.. даже не остановился.