— Командир зовет.
Комиссар торопливо вышел из блиндажа. У входа его ожидал Степан Иванович.
— Зачем вы встали, Степан Иванович? Ведь болеете!
— Я-то ничего, а вот там… — Степан Иванович кивнул в сторону штабного блиндажа. — Идем скорее…
В голосе Степана Ивановича слышались тревожные нотки. Да такие, что Шерали невольно ускорил шаги.
Маленькая самодельная лампа освещала только стол, а весь блиндаж тонул в темноте. Комиссар вначале не заметил, что в одном углу кто-то сидит сгорбившись. Этим «кем-то» оказался партизанский интендант Опанас Гаврилович.
— Батько, что случилось?
Старик молчал. Было слышно, как он тяжело и продолжительно вздохнул.
— Да говорите же! Что-нибудь с Борей?
— С Борей ничего, бог миловал, комиссар, Боря здоров!
— Так что?
Опанас Гаврилович поднялся с места и подошел к столу. Глаза его сверкали. Впервые видел Шерали своего тестя таким разъяренным. Руки Опанаса Гавриловича судорожно сжимали карабин. Старик по-прежнему не в силах был вымолвить ни слова. Шерали посмотрел на Степана Ивановича. Но тот, нахмурив брови, терпеливо ожидал: пусть заговорит Опанас Гаврилович сам.
И старик почти выкрикнул:
— Я убил Равчука!
— Убил Равчука?!
Сколько мыслей и предположений промелькнуло в эту минуту в голове комиссара. Как живое, возникло в памяти мрачное лицо Равчука в рыжей рамке из жестких курчавых волос. Шерали, стараясь подавить волнение, спокойно произнес:
— Сядем.
Пододвинув Опанасу Гавриловичу табуретку, комиссар жестом пригласил старика сесть.
— Не надо садиться, комиссар… Сначала посмотри вот сюда… — Опанас Гаврилович указал взглядом на угол блиндажа, где что-то было накрыто одеялом.
Шерали взял со стола лампу и, приподняв угол одеяла, отшатнулся: перед ним был труп сержанта Гизатуллина.