— Не, моя лучше делает, — сказал он, схрумкав овощ.
За окном уже наступила ночь.
— Не ходи домой-то — посоветовал Михалыч — там вон за дверью, на топчане, приляжешь.
Я кивнул. Как-то резковато получилось. На голодный — то желудок, да под усталость, мне было уже весьма хорошо. Но сон еще не бил в голову.
— Вот смотрю я на тебя паря, — зарокотал опять Михалыч. — Вижу в тебе злость, хорошую такую злость, упертость. Другой бы давно плюнул, а ты уперся и пашешь. Для чего?
— Я ж говорил. На учебу коплю, — немного заплетающимся языком ответил я.
— Вот, — поднял Михалыч, желтый от табака палец. — Цель у тебя есть, важна она тебе, не отпускает мысли-то. А если бы не учеба, стал бы терпеть?
— Не знаю Михалыч. Вообще бы не пошел наверно, — признался я.
— Вот то-то и оно, — сказал он. — То-то и оно.
Он замолчал, разминая в желтых, прокуренных пальцах папиросу.
— Михалыч, так мы о другом поговорить хотели — не вытерпел я.
— Так это тоже по делу, — не согласился он. — Важно ли чего добиваться? Главное, насколько ты этого хочешь. Не в голове, а в душе желание должно рождаться. Тогда и силы находятся. С женщинами также. Если глазами выбираешь, разочаруешься потом. Душой надобно.
— И что, каждую душой? — усомнился я.
— Конечно, — кивнул мужчина. — Искренне нужно захотеть. Бабы, они же притворство за версту чуют. Если не душой выбирать, это как в нужник сходить, да с кулаком полюбиться.
Я даже немного покраснел от таких слов. Михалыч улыбнулся, глядя на меня.
— Каждую любить что-ли? — буркнул я.
— Любить дело хорошее, — опять согласился он. — Только ежели любишь, жениться захочется.
Чиркнула спичка по коробку, заплясали по углам причудливые тени.
— Просто нужно, — продолжил он. — С душой подходить. Женщину видеть, а не утеху постельную. Тогда она сама к тебе потянется. Если не пустышка, а настоящая.
— Что значит не пустышка? — спросил я.