Нагрянувшая война перевернула все планы. Крамова призвали в войска. Годы войны были для Инны сплошным кошмаром. Лишенная поддержки мужа, без всяких средств к существованию, она выбивалась из сил, чтобы прокормить себя и мальчика. Она давала грошовые уроки музыки, позировала натурщицей, состояла сиделкой при сумасшедшей старухе, нанималась стирать белье.
В начале революции вернулся Крамов. В самый день его приезда мальчик, заболевший незадолго до этого скарлатиной, умер. Инна к этому времени представляла собою сплошной комок обнаженных нервов. Немногим лучше чувствовал себя и Крамов. Чтобы забыться после потери сына и наверстать упущенное время, он лихорадочно принялся за работу. Однако, не надолго. Вспыхнувшая гражданская война вновь бросила его на фронт.
В судьбе Инны на этот раз принял участие товарищ Крамова по академии, Владимир Николаевич Казаров, человек идеальной порядочности, но несколько суховатый, занимавший в то время в Петербурге один из революционных постов. Он определил Инну на службу, оказывал ей моральную поддержку, будил в обессиленной женщине веру в лучшее будущее и вообще следил за каждым ее шагом. Молодая женщина с надломленной волей чувствовала глубокую признательность к другу своего мужа. Между Инной и Казаровым возникла искренняя, чистая и светлая дружба. Любовь к жизни и сочувствие к человеческим страданиям являлись взаимной притягательной силой. Вскоре дружба незаметно перешла в более острое чувство, в чем, однако, обе стороны не хотели сознаться себе даже в мыслях.
Крамов в это время метался по гражданским фронтам: из Крыма на Волгу, с Волги в Сибирь, из Сибири на Белое море.
Весной двадцать первого года Инна получила уведомление, что Николай Крамов погиб под Архангельском, при взрыве поезда со снарядами, произведенном английским отрядом. Это известие наполнило все существо молодой женщины чувством мой утраты, близким в то же время пробудило какое-то смутное предчувствие возможности иного, неизведанного счастья. Когда миновал острый период печали, случилось то, что должно было случиться: Инна и Казаров как-то заметно сошлись и стали жить вместе. С обеих сторон было на лицо испытанное, хорошо проверенное и надежно взвешенное чувство, обещавшее идеальный брак.
Однако, безпокойная, поздно созревшая натура Инны очень скоро прорвала идиллические берега тихого, безмятежного счастья. Ее чувство, полное бурных порывов, перешло в кипучую страсть к Казарову и то и дело нарушало мирное течение пасторали. Неизжитые, неиспользованные силы молодости лавой обрушились на несклонного к бешеным взлетам, резонерски-рассудочного Казарова. Начались неприятные семейные сцены, упреки в холодности с одной, и упреки в безрассудности с другой стороны.
В момент одной из таких семейных неурядиц Инне принесли письмо, адресованное Инне Павловне Крамовой. Письмо было послано из Дувра месяц назад и подписано Николаем Крамовым.
В письме сообщалось, что при взрыве поезда, случившемся вдали от русских постов, Николай был подобран англичанами почти в безнадежном состоянии, весь израненный и истекающий кровью. После года тасканий по английским госпиталям он оправился настолько, что мог считать себя относительно выздоровевшим, за исключением совершенно и навсегда потерянного слуха. Далее Николай писал, как жадно он мечтает о возвращении на родину, как жаждет весь отдаться любимой работе, что он носит в голове план грандиозной картины, которая при умелом выполнении может явиться шедевром и принести ее творцу и славу, и положение. Далее следовало многословное описание плана картины, которая, по мысли художника, должна была вселить в человечество непреодолимое отвращение к страшному чудовищу, именуемому войной. По страстному тому этой части письма было заметно, что Николаем овладела властная idee-fixe, вряд-ли здоровая в его положении. В примечании указывалось, что письмо является одним из многих, посланных им, наудачу, втечение последних месяцев.
Письмо произвело на Инну Павловну жуткое впечатление. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, вывернутой наизнанку, потерявшей способность соображать и взвешивать. Самым желанным для нее казалось ни о чем не думать и безвольно отдаться капризному потоку жизни. Стоит ли бороться, когда все так непрочно и изменчиво?
Казаров, наоборот, сильно волновался, он не спал ночей, взвешивал малейшие обстоятельства морального и этического свойства. Вел с Инной (при ее абсолютном молчании) пространные беседы о законах дружбы и долга, о необходимости подчинять чувства воле, об уменьи приносить жертвы. Казаров был искренен и сильно страдал. После нескольких дней борьбы с самим собою, он сообщил Инне о необходимости восстановить прежнее положение.
Инна в ответ только молча пожала плечами. Владимир Николаевич написал Крамову обстоятельное письмо, с подробным объяснением всего случившегося, торжественно отказался от своих прав, выслал денег на дорогу и стал ждать. Инна Павловна, наглухо замкнувшаяся в себе, первая предложила разъехаться на разные квартиры.
Через два месяца вернулся Крамов.
«Владимир!
Если бы я меньше знала тебя, я подумала бы, что ты просто нечестный человек. На несчастье — ты честен и искренен. Ты пропитан условностями, узаконенными предрассудками, накрахмален этикой. К тебе страшно подойти обыкновенному, слабому человеку.
Не знаю, плохо это или хорошо. Знаю только одно — ты не прав. Не прав ко мне, к себе и, быть может, даже к Николаю. Ведь кто знает, как лучше?
Скоро пять лет, как начались мои невыносимые страдания. Я их тебе прощаю. Но я не могу простить тебе твоего садического отношения к нам обоим — к тебе и ко мне. Не могу простить тебе, — извини меня, — твоей порядочности. Я предпочитаю, чтобы человек был человеком, со всею неразберихою своих чувств и желаний, а не мертвым правилом. Так понятнее и ближе. Ты меня любишь, я это знаю. Но, любя меня, ты все же мне враг, а еще более враг самому себе. Это несомненно так, и я не могу этого постичь, не могу понять и вместить. Быть может потому, что я все же — женщина и прежде всего чувствую, а уж потом размышляю. А чувствую я многое и страшное. Чувствую, что моя жизнь исковеркана, что меня засасывает бездна, что я растеряла все человеческое, чувствую беспрерывное страдание и ничего больше. Кто в этом виноват? Не думая, скажу — ты. Подумав, скажу — тоже. Я представляю, как кривятся твои губы и шепчут: «какая безнравственность!»
А что нравственно? То, что я изнемогаю под тяжестью свалившегося на меня несчастья? То, что ты разгуливаешь с гордо поднятой головой честного человека? То, что Николай, на фоне моих страданий, малюет свой шедевр?
Пусть так! Только не нужно забывать, что каждый человек имеет право на жизнь. Имею его и я! Так не отнимай же у меня этого права, если ты хочешь быть по настоящему честен!
Ты знаешь, я люблю Николая. Это — одно. Но в то же время мне невозможно жить и без тебя. Это — другое. Мне суждено носить в моем исковерканном сердце две любви, и обе они, при всей их глубине и искренности, так различны. Обе они — мое проклятие.
Я не прошу у тебя ни жалости, ни сострадания, не прошу ничего. Я только хочу, чтобы ты понял меня. Николай меня понимает, но это мне не нужно. Ты — нет, и эго родит во мне отчаяние. Ты своею преступной честностью множишь его во мне бесконечно. Ты вправе спросить: чего я хочу от тебя? Пусть на этот вопрос ответит тебе твое сердце, просто, по человечески. Я вижу пропасть. Мы стоим на разных берегах. Эта пропасть увеличивается день ото дня. Откуда-то из неизвестного надвигается катастрофа…
ebooksa