Мир приключений, 1927 № 12 ,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет, нет… Раков ни за что… Не допущу, чтобы отец Равана кушал раки; ему нельзя, он не должен. Ступай и скажи ему это от меня. Мерзавка, искушает его, как дьявол, из кожи вон лезет, чтобы ему желудок испортить.

На счастье в эту минуту на базаре появился сам дон Равана тут как тут.

— Вот и он… Пожалуйте, пожалуйте! — надрывался Козимино, призывая аббата. — Скажите, пожалуйста, это вы приказывали вашей служанке купить раков?

Личико дона Равана содрогнулось и побледнело; он нервно улыбнулся и пробормотал:

— Нет, это право не я…

— Как нет? — разразилась огорошенная неожиданностью Сгришия и хлопнула себя по костлявой груди. — И вы намерены теперь отрицать? Мне в лицо?

Дон Равана цыкнул на нее вне себя от злобы:

— Да, полно вам, сплетница. Раки?… Когда я говорил купить мне раков? Я вам сказал: «купите рыбы».

— Нет, вы сказали раков… раков… сказали: «купите раков!»

— Что раки, что рыба, — все едино, — крикнул пономарь, вмешавшись в спор аббата с его служанкой, между тем как все кругом хохотали. — Разварное мясо, бульон и молоко; молоко, бульон и разварное мясо, больше ничего. Так прописано врачем. Поняли? Не заставляйте меня выкладывать всю подноготную.

— Успокойся, Козимино, успокойся. Да, ты прав, ты прав, сын мой, — заторопился дон Равана, сильно смущенный, и, обернувшись к служанке, приказал: — Ступайте домой. Разварное мясо, как всегда!

Присутствующие встретили это приказание новым, еще более громким, взрывом смеха, а дон Равана стал протискиваться в толпе, криво улыбаясь. Он пробирался, как червь в огне, приговаривая то направо, то налево:

— Он славный малый, этот Козимино… Надо снисходительно относиться к такому добряку… Ведь он для моего блага старается… Да, да… Расступитесь немножко, дети мои, дайте мне пройти… Добра-то здесь, добра, боже мой, чего только нет! А я… я — разварное мясо, бульон и молоко. Ничего не поделаешь. Таково предписание врача… Да. Мне ничего другого нельзя… Козимино был прав.

II.

— Нет… ну-ка, посмотри!.. — шептал дон Равани своему пономарю, стоя с опущенными глазами перед святым престолом, пока Козимино мешал воду с вином в чаше. — Там, в церкви, как будто, доктор Никастро. Вон там впереди, около баллюстрады… Стой смирно… Не вертись, осел, — направо… Как только сможешь, кивни ему, чтобы он после обедни не уходил и заглянул ко мне в ризницу.

Козимино нахмурился, побледнел, стиснул зубы, чтобы сдержать взрыв гнева.

— Видно вы вчера вечером… Ну-ка, признавайтесь?..

— Да будешь ли ты стоять спокойно… Мужлан… И это он перед святыми дарами! — упрекнул его дон Равана и не слишком тихо. При этом он обернулся и строго взглянул на него.

На первой скамье расслышали это замечание священника пономарю, и по церкви пробежал негодующий шопот, порицание бедняге Козимино, который даже потемнел и весь дрожал от злобы и стыда.

Обедня кончилась. Козимино, нахмуренный и надутый проследовал за доном Равана в ризницу. Немного погодя вошел туда же доктор Лигорио Никастро, маленький и очень старенький человечек, весь скрюченный годами. Поля цилиндра почти касались его горба; он был одет по-старомодному, носил круглую, ошейником обрамляющую его лицо, бородку.

— Ну, что с вами приключилось, отец Равана? — гнусаво начал он и, как обычно, прищурил свои маленькие с оплешивевшими ресницами глазки. — Выглядите вы нехорошо…