— Заговорить бы яво…
— Непитой водичкой спрыснуть…
— Мышиный хвостик на гайтан ему привесить, — волновались бабы.
Лаврушка ненавидел всякую работу, а наипаче — работу мысли. Он смутно чувствовал, что приспичил жуткий момент, когда нужно о чем-то подумать. Но думать не хотелось и он решил заглушить необходимость спасительными звуками жалейки.
— Заткнись, оглашенный! Не во-время тя надирает…
— Чаво?
— Наказ мирской послухай… Гаврилу сюды! Где Гаврила Большой?..
С бабьих задворок протискался мужик в сажень с чем-то ростом, изогнутый и тонкий, с приплюснутой, ужиной головкой. И вообще он напоминал вставшего на хвост ужа.
— Гаврила, растолкуй…
Гаврила слыл за искуссного краснобая и выдвигался миром в особо ответственные моменты. Он раскорячил ноги, чтобы быть ближе к лицу пастуха, и свирепо завращал белками глаз:
— Мир постановляет… Распяль гляделки… Без убытку, значит… Скотина и вооопче… Оглядайся… Коли тебя видмедь задерет — на деревню глаз не кажи… И воопче…
Гаврила для чего-то смазал себя по лицу ладонью и поспешно шмыгнул за баб. Там он выпрямился с сознанием выполненного долга, оперся на палку и стал теперь похож на колодезный журавль.
Макар Шелудяк, мужик расторопный и смекалистый, совал Лаврушке старый дробовик:
— Держи, браток. Это те не мышиный хвостик. Это — орудия… Коли стрелить — в клочья разнесет… Это, брат, обороной прозывается… Не трусь, не заряжено… Ежели что — прикладом дуй…
Готового зареветь Лаврушку провожали далеко за околицу, указывали новое направление:
— К Чичимориным болотам гони… Там вязко…
— К Горелому Бору — ни-ни!
Макар Шелудяк надрывался дольше всех, напутствуя пастуха:
— За моим бычком смотри! Рыжий, со звездочкой! Племенной!.. Цены нет бычку, что тигра… Ты яво прикладам, паря, орудием дуй!.. Прямо в лоб!..
В первый раз в жизни знакомый до последнего кустика лес показался Лаврушке чужим и враждебным. Пастух слабо сознавал опасность головой, зато остро чувствовал ее желудком и всеми четырьмя конечностями. Медведя он никогда не видал и вряд ли сумел бы отличить его от любой крупной скотины. Поэтому опасность, как нечто реальное, как бы не существовала. И все же острая желудочная тревога въедалась глубже и глубже. Беспричинный страх начал овладевать всем существом Лаврушки, просачиваться из желудка по всем суставам. Он готов уже был сесть на землю, разреветься, закричать маму, которой никогда не знавал, как вдруг неожиданно сообразил, — по-прежнему, нутром, — что ведь источник то тревоги находится здесь, за плечами: это — дробовик Макара Шелудяка!
ebooksa