— А кто может знать, где враг, а где друг? Вот ты, например, знаешь — сидящий рядом с тобой друг или враг?
— Этот господин немец. Это друг, — не раздумывая ответил шофер.
Хозяин обезьяны широко улыбнулся, показав два ряда черных, выкрошившихся зубов, и преувеличенно громко спросил:
— Не англичанин?
— Не англичанин, брат.
Шофер допил чай, и они с Генрихом вышли из чайханы, провожаемые любопытными взглядами. На улице они встретили двух странно одетых людей. Один — худой, с лицом, измазанным черной краской, на голове у него была красная остроконечная шапка, другой — низкого роста, толстый, с ватной бородой и бровями, в белой картонной шапке. Черный ритмично ударял по струнам деревянного музыкального инструмента и, побрякивая колокольчиками, пел, а второй подпевал ему, танцуя. Ряженые шли за Генрихом и шофером, забегали вперед, загораживая им дорогу, кланялись и просили денег.
— Не дам вам ни гроша. Дайте человеку спокойно пройти! — крикнул водитель.
Тогда один из переодетых молниеносно вынул из платка, служившего ему поясом, зеленую ветку и попытался всунуть ее шоферу. Того словно громом поразило.
— Ах ты, сукин сын! Ты хочешь моей смерти! — взревел он в ярости.
Генрих не понимал, в чем тут дело, но, чтобы уличные певцы отстали, дал одному из них какую-то мелкую монету. Генрих и водитель подошли к стоявшему на стоянке грузовику. Водитель уложил дорожную сумку Генриха, и они отправились в путь. Через несколько минут город был позади. За машиной по дороге тянулось огромное облако пыли.
— Вы знаете, сегодня тринадцатый день этих проклятых праздников. Для них это последний шанс, просто не отцепишься от них, — говорил шофер, явно стараясь оправдать свое поведение.
Генрих не ответил. Он чувствовал себя все хуже. Жар не проходил.
— Этот сукин сын! — снова начал шофер. — Как это ему пришло в голову подсунуть мне под нос эту ветку?..
Генрих молчал, а водитель продолжал говорить, словно стараясь убедить самого себя:
— Говорят, что весной бог вселяется в человека, в каждое живое существо, в каждый зеленый лист. Может быть, это и правда. Когда-то весна была для меня настоящим праздником, но уже в течение многих лет я ненавижу это время года…
Генрих по-прежнему не отвечал. Шофер умолк, задумавшись.
— Уважаемый господин часто приезжает сюда, в Иран? — спросил он наконец.
— Да.
— Красивая страна, не правда ли?
— Да. Очень.