Митра,

Ганс, не теряя времени, моментально извлек тело из машины, подтащил его к топке кирпичного завода. Открыл ее и, бросив тело жены в горящую печь, закрыл дверцу.

Никто никогда не узнает, что случилось с Мартой. В резиденции Витгенштейнов будут думать, что она ушла так же, как и Ширин. Все посчитали, что ее поступок был продиктован традиционными понятиями о чести женщины Востока.

Наргис, расставшись с Мартой и обслужив гостей Бахмана, немедленно побежала на чердак, взяла стеклограф и спрятала его в пещере над речкой, протекающей за садом. Затем она попыталась проникнуть в комнату, где Марта спрятала листовки. Напрасно. Только когда Бахманы выехали из резиденции, девушка прокралась в апартаменты и после длительных поисков нашла свою пачку листовок вместе с запиской, которую оставила Марта. Все отнесла к отцу Ореша. Задумалась, возвращаться ли сейчас во дворец Витгенштейнов. Решила посоветоваться с доктором Иоахимом и пошла к нему в госпиталь.

— Извините, что я так неожиданно.

— Что случилось?

— Марта меня разоблачила.

— Вы что, листовки размножали дома? Я ведь говорил, нельзя этого делать. Размножать должен был кто-то другой.

— Но они сказали, что у меня наиболее безопасно.

— Вы должны были выполнять другое задание. И что теперь?

— Я ничего ей не сказала. Она дала мне время подумать. В четыре часа я должна ей все объяснить. Удивительно, она никому ничего не рассказала и неожиданно уехала с Бахманом. Воспользовавшись случаем, я забрала листовки и вынесла их из дома.

— Ах так?!

— Я нашла также и какую-то записку. Марта положила ее вместе с листовками. Написано, кажется, по-немецки.

Иоахим посмотрел записку, написанную мелким почерком, усмехнулся и сказал:

— Это по-армянски, в доме Витгенштейнов никто ее не прочитает.

— Знаете, я видела, как госпожа Марта бежала в свою комнату от комнаты полковника, в которой разговаривали гости господина Бахмана.

— Хорошо. Мне сейчас записку переведут, — ответил Иоахим и спрятал ее в карман халата.

— А мне возвращаться домой? — спросила Наргис.

— Да, — сказал доктор, — теперь Марта в твоих руках. Если будет пытаться тебя запугать, скажи: «Я знаю, на кого вы работаете. У меня ваша записка».

Наргис вернулась во дворец. Бахмана еще не было. Он приехал только под вечер, прошел прямо в свои апартаменты и начал тщательно просматривать вещи Марты в надежде найти листовки или какие-либо другие материалы. Он боялся быть скомпрометированным. Сознавать, что коммунисты столько лет следили за каждым его шагом, было невыносимо. Эта мысль наводила на него ужас. Чем дольше он искал, тем больше нервничал. Чтобы успокоиться, выпил несколько рюмок коньяка. По всей квартире разбросал фотографии Марты, которые когда-то сам делал, и теперь ему казалось, что она смотрит на него отовсюду, — это доводило его до бешенства.

— Змея! Проклятая шлюха! — цедил он сквозь зубы. — Куда ты спрятала листовки? Слишком рано ты ускользнула из моих рук! Черт побери! Что делать? Что делать? Нет, нет, я не позволю себя погубить. Меня еще никто не обыгрывал. — Бахман, не владея собой, говорил все, что ему приходило в голову. — Хотела меня уничтожить, проклятая азиатка! Я вам всем покажу! До сих пор я нянчился с вами. Конец, с этим конец… Я вас всех загоню обратно в подвалы. Будете рабочим скотом. Мы творим большое дело, а вы, глупцы, темные люди, будете рабами для исполнения наших приказов. Да! Это ваша роль. Только для этого вы и пригодны. — Ганс опять потянулся к бутылке, налил, выпил. — Ты, неблагодарная тварь! Вышла замуж за немца, должна была гордиться, что тебе было позволено сблизиться с высшей расой, и должна была работать только для третьего рейха, бессовестная!