Белая Бестия

22
18
20
22
24
26
28
30

— Поймаем, на веревке к тебе приволочем, — в шутку пообещал капитан.

— Где ж вы его теперь поймаете, охламона? — Баба закрыла лицо руками, всплакнула пуще прежнего, потом, несколько успокоившись, перекрестила есаула с капитаном. Недобро взглянув на Анну, осенила и ее.

— Прощайте, дай вам бог доброго пути.

Гранитный валун с красной макушкой на берегу залива долго искать не пришлось. Его было видно еще с дороги. Он действительно был посечен осколками снаряда, но воронки рядом не было, видно, генерал ее тщательно засыпал. Анна, вспомнив слова Кости Талого, где нужно у этого камня копать, указала место мыском ботинка. Капитан взял лопату, поглядел на Белоглазову.

— А мне все же интересно, с чего вы взяли, что Грудилин здесь что-то оставил, а не выгреб всё подчистую?

— Объясню, — охотно ответила Анна. — Генерал не стал хранить золото в своем особняке, вдруг обслуга что заметит? Перепрятывать тоже опасно, могут увидеть. Вот Грудилин и оставил клад здесь, помня военную мудрость — снаряд не падает дважды в одну воронку. Как теперь понятно, его помощником был поручик Одинцов. Почему-то генерал доверял именно ему, а не вам, господа. Так вот, Одинцов брал отсюда драгоценности по мере необходимости, на консервном заводе их закатывали в банки из — под тушенки и тихо мирно переправляли в Николаев, на французский корабль. Возможно, куда-то еще. Но основная часть, конечно, по согласованию с капитаном «Риона», переправлялась на французский транспорт. Здесь же мог оставить часть клада не Грудилин, а Одинцов. Мало ли что? Вернется в любой момент и заберет. Это «что» теперь и случилось. Не думаю, что много здесь поручик оставил, но на первое время должно хватить. Или, по крайней мере, до Константинополя добраться. Копайте, капитан.

Однако, в указанном Талым месте, ничего не оказалось. На противоположной стороне камня лопата на глубине двух штыков, во что-то уперлась, послышался металлический скрежет.

— Есть! — обрадовался Ростопчин, активно орудовавший лопатой.

Капитан опустился на четвереньки, разгреб руками сухую землю. Это была банка Гавриловской тушенки. Отер ее рукавом гимнастерки.

— Да вы просто прорицательница, Анна Владимировна.

— Ясновидящая, — поправил товарища Наяденцев, взял из его рук банку, потряс. Внутри что-то загремело.

— Мне Одинцову всегда хотелось морду набить, а теперь я бы его поцеловал. — Ростопчин вынул из нагрудного кармана австрийский складной нож, щелкнул лезвием. — Ну-ка, дайте мне сюда.

Он поставил банку на плоскую часть камня, кулаком вбил в нее лезвие австрийского ножа, ловко вскрыл крышку. Заглянул внутрь.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил есаул.

— Не пойму.

Поковыряв внутри банки пальцем и так ничего не разобрав, Ростопчин перевернул её вверх дном. Из жестянки посыпались обычные камушки и песок. А затем из нее выпорхнул клочок бумаги. Ее в воздухе подхватила Анна. Развернула и застыла, словно ее окатили жидким азотом.

На листке жирным синим карандашом был нарисован кукиш.

Август 1924, юг Франции, Антиб.

Прятаться на маяке Анна не решилась. Мало того, что поручик Луневский (кто он на самом деле, черт возьми?) наверняка знает, что она там часто бывает, так еще смотритель маяка, старый, добрый Мишель Бонье очень болтлив. При всех своих положительных качествах, он обладает просто патологическим недержанием речи. Мишель говорит без умолку о чем угодно и с кем угодно. Видно, наложило отпечаток место работы, где часто приходится бывать одному — охотников каждый день карабкаться по крутой лестнице на маяк несколько десятков метров, не много, вернее их просто нет. Местные мужчины предпочитают ловить рыбу и делать вино, женщины выращивать овощи и пить это вино. Сболтнет Мишель ненароком на рынке или таверне о ней и плане её конец. Нет, этого допустить нельзя. Хотя и плана-то, по большому счету, тоже нет, но все равно не стоит искушать судьбу. Уезжать, например, в Монако, Мантону или Канны уже поздно, да и денег нет. Выход пока один — нужно, пока еще раннее утро, добраться до бистро Жюля Дюпона. Ее дядя был в хороших отношениях с ним, а он, кажется, испытывает симпатию к ней. Во всяком случае, при встрече всегда бросает многозначительные взгляды. Заговорить откровенно, правда, ни разу не пытался, но глаза и чутье женщины не обманешь. Он наверняка поможет, если еще и пообещать денег. Где их потом взять — другой вопрос.

Так Белоглазова и поступила.

От часовни, прячась по темным углам, как вор, добралась до Bivd du Cap, а там вверх по улице вышла на тихий переулок, где находилось бистро «Верн». Когда-то забегаловку посетил знаменитый писатель Жюль Верн и отец месье Жюля назвал свое заведение в его честь, переименовав из не очень благозвучного — «Морская тина». Впрочем, местные так до сих пор и называли это бистро — «Тина».