Белая Бестия

22
18
20
22
24
26
28
30

После торжественной встречи красноармейцы встали в большой круг. Вдоль него на лихих конях понеслись Сорокин и Думенко, выделывая на ходу лихие фигуры — то на седло ногами встанут, то через шею жеребцов перелезут, то на коленях задом наперед поскачут. Не командиры, а циркачи. Бойцы хлопали, одобрительно свистели. Вслед за командирами кавалерийские навыки стали показывать обычные казаки.

Думенко и Сорокин с адъютантами и остальной свитой расположились за столом, который был накрыт на берегу реки, под вишнями. Угощали помощника главкома довольно скромно, но обильно — высокими белыми караваями, вареными курами, мамалыгой и кукурузным же самогоном. Он почти ничего не ел, только пил.

— Известен конкретный день начала наступления Деникина? — спросил Сорокин, кроша на стол серый хлеб.

— Из тех бумаг и карт, что удалось добыть товарищу Мокею, следует, что наступление начнется 10 июня, то есть через полторы недели. Удар будет нанесен по станице Егорлыкской, — ответил Думенко.

Помглавкома ухмыльнулся:

— Если белые знают, что их планы у нас, они наверняка перенесут дату и направление удара.

— Откуда им знать? Штаб, как утверждает Мокей, полностью сгорел, никто его там не видел.

— А Мокею можно верить? Может, его завербовала деникинская контрразведка.

— Хм. Пятнадцать человек бежали вместе с ним из плена. Семеро добрались до Торговой. Все утверждают, что товарищ Мокей вел себя как настоящий герой. Убил охранника тюрьмы, потом захватил катер, сам им управлял. Среди бежавших мой старый приятель Петр Бекасов. Они вместе отстреливались из пулемета, положили, как говорят, добрую сотню белых. Кому и чему ж тогда верить?

— Только обстоятельствам, товарищ Думенко. А они для нас довольно неприятные. Растет сочувствие к белым среди казаков. Полно дезертиров, перебежчиков. Деникин платит рядовым 30 рублей в месяц, офицерам 150, мы же кормим бойцов только идеей и не всегда свежей кашей.

Сорокин поднял миску мамалыги, понюхал, бросил её на стол. Каша разлетелась, обдав сидевших рядом адъютантов, бело-желтыми ошметками.

Бойцы притихли.

— Прошу прощения, товарищи, — извинился Сорокин. Выпил полстакана самогонки, следом еще. Вытер ладонью усы, сгреб со стола накрошенный хлеб, забросил себе его в рот. — А что ваш приятель, как его… Бекасов. Он кто, перебежчик? Надоело генералам служить?

— Товарищ Мокей утверждает, что Бекасов оказался в тюрьме белых случайно — шел домой с фронта в Саратовскую губернию, да напоролся на деникинцев. Те предложили записаться в белую армию, а он их послал куда подальше. Ну и схватили. Мы с Петром вместе в госпитале под Варшавой лежали. Его белые при побеге ранили. Но, как бывший военфельдшер 3-го линейного полка, могу сказать, что ранение пустяковое. Главное другое — Бекасов после выписки из госпиталя, служил в химическом подразделении.

— Вот как. То есть, он знает как обращаться с отравой.

— Несомненно.

— Замечательно. Когда еще из Москвы химиков пришлют, а Деникин уже готов к прыжку. Но мы его прыть-то охолоним. Дадим понюхать хлору. Ха-ха. Позовите товарищей Мокея и Бекасова, хочу лично взглянуть на героев.

Адъютанты Думенко сорвались с места и вскоре перед столом уже стояли комиссар Ларнак и ротмистр Бекасов. Петр Ильич был в солдатской шинели, наброшенной на плечи.

Сорокин расправил указательным пальцем усы, крепко расцеловал обоих.

— Спасибо, товарищи, вы истинные герои-казаки. Мы воюем за справедливое, интернациональное дело. Да, враг еще силен, но мы верим в победу, потому что среди нас есть такие, как вы. Спасибо!