Белая Бестия

22
18
20
22
24
26
28
30

— Даже если «пугало» — племянница командующего Белой армией, Полина Николаевна Деникина?

Анна слезла с повозки, размяла пальцы связанных рук, подошла к рябому. Стянула с себя платок, встряхнула пышной, вспыхнувшей искрами на солнце шевелюрой. Сощурилась:

— Луком блевать будешь, пес плешивый, когда я тебя им по самые твои крысиные ушки накормлю.

С этими словами она резко ударила мыском сапога в коленную чашечку лысого. Тот взвыл, переломился пополам, схватился за ногу.

Никто из махновцев не проронил ни слова, не двинулся с места. Все зачарованно глядели на племянницу Главкома Добровольческой армией.

5 сентября 1919 года, Таганрог, ставка Главнокомандующего ВСЮР генерала Деникина.

Антон Иванович сидел в просторном кабинете за массивным столом из красного дерева, быстро, размашисто писал. Видно, он заранее тщательно обдумал текст, поэтому мысли ложились на бумагу без промедления и колебания, что вообще-то было свойственно характеру Главкома. Он сочинял ответ командующему Кавказской армией генералу Врангелю, который несколько раз уже письменно и публично выражал недовольство по поводу слабого снабжения его армии. Якобы другим — генералам Сидорину, Розеншильд фон Паулину, Добровольскому, Май-Маевскому, «перепадало все самое лучшее» — и продукты, и оружие. И кредиты никогда не задерживают. А «кавказцы» де нелюбимое дитя ВСЮР. Врангель всюду говорил, что подобная ситуация сложилась из-за личной неприязни к нему Главнокомандующего.

Деникину надоели жалобные письма и телеграммы Врангеля, он не раз пытался объяснить Петру Николаевичу, что его никто не обделяет, а материальные средства распределяются в зависимости от положения дел на фронте той или иной армии.

Вчера генерал Врангель прислал в Ставку своего начальника штаба Юзефовича. Яков Давидович доставил очередную гневную депешу. А на словах передал — барон считает невозможным без дополнительных подразделений пехоты удерживать линию фронта Камышин-Борисоглебск.

Антон Иванович собирался было поручить написать ответ своему помощнику генералу Лукомскому, но передумал. Решил урезонить Врангеля в очередной раз сам. В первую очередь тем, что все человеческие и материальные ресурсы теперь брошены на Северный фронт, где к Москве через Орел пробивается генерал Май-Маевский и барон не может этого не понимать.

Впрочем, здесь и таилась главная дискуссионная слабость Деникина. Врангель изначально был категорически против немедленного наступления на Москву с трех расходящихся направлений, что распыляло, как он считал, и без того малые силы Белой армии. Предлагал закрепиться на рубеже Екатеринослав — Царицын, а затем единым железным кулаком нанести сокрушительный удар по большевикам. А немедленное наступление только распылит силы ВСЮР на обширном театре военных действий, и прорыв врага на любом участке фронта, при находящихся далеко позади баз снабжения, приведет к краху. Врангель открыто говорил, что тактика Деникина — преследовать врага на его плечах, не давая ему опомниться, полный абсурд и фантазии. Хотя бы по той причине, что силы красных троекратно превышают численность армий ВСЮР. У самого барона Врангеля в армии к осени находилось около 57 тысяч бойцов, треть из которых — красные военнопленные, на которых не было никакой надежды. Но и их надо было кормить, поить и платить им жалование.

Из — под Курска в Ставку приходили ободряющие сообщения. Большевики вроде бы уже готовятся бежать из Москвы в Вологду, перебрасывают на фронт дополнительные дивизии из эстонцев, латышей и китайцев. Май-Маевский доносил, что продвижение его армии несколько замедлилось, но он уверен что вскоре возьмет Курск. Правда, он ждет пополнения, так как потери добровольцев немалые. Но где найти пополнение, которое постоянно просит и Врангель? Вроде бы Южный фронт красных почти развалился. Повстанческая армия Махно под ударами генерала Слащёва, 1-го Симферопольского и 2-го Феодосийского полков отошла на запад Украины. Сейчас Батька как мышь сидит по данным разведки в Ольшанке на Херсонщине и выжидает момент, чтобы осуществить прорыв. А сдержать 50-ти тысячную Революционную повстанческую армию Украины, состоящую в основном из бывших частей Красной армии, будет очень не просто. Сейчас Махно в контрах с большевиками, но может в любой момент с ними помириться и тогда придется противостоять их совместным действиям. Деникин ещё через атамана Краснова предлагал ему если не дружбу, то перемирие. Но упрямый анархист-коммунист не хочет ни с кем идти на компромисс. Со всеми успел повоевать — и с гетманом Скоропадским, и с войсками советской УНР, и с Петлюрой, и с германо-австро-венгерскими оккупантами и с белыми и с красными. Твердо отстаивает свою идеологию — социализм без большевиков и политических партий. За это его можно уважать, но стоит и бояться. Если Махно вырвется, тылы ВСЮР окажутся под ударом, о чем и предупреждает барон Врангель.

И все же в целом Антон Иванович считал положение на фронтах успешным. Два дня назад добровольцы взяли Старый Оскол, Обоянь, Сумы. Да вон и Май-Маевский обещает в ближайшие дни взять Курск, а затем и Рыльск.

В кабинет заглянул адъютант командующего поручик Протасов:

— Антон Иванович, без пяти полдень. Господа офицеры ждут в приемной.

На 12 часов у Деникина было назначено экстренное совещание. Должны прийти начальник штаба Романовский, помощник Главкома Лукомский и начальник контрразведки полковник Васнецов.

— Приглашай, голубчик, — разрешил, оторвавшись от письма Главком.

Когда офицеры вошли, он указал английским пером на широкие, позолоченные кресла:

— Садитесь, господа. Я только закончу одну мысль.

Генералы Романовский и Лукомский принялись рассматривать на стенах картины фламандских живописцев. Подлинники это были или копии, никто не знал. Дом под штаб подарил добровольцам купец Пузырев, собравшийся в Америку. «Все берите, ничего не жалко, — говорил он поручику Алексею Протасову, подыскивающему помещение для Ставки, — только комиссаров-нехристей распните». «Мы никого не распинаем, Кондратий Поликарпович, — отвечал поручик, — мы не римские изуверы. Со своими врагами мы воюем честно и гуманно. Генерал Деникин даже издал соответствующий Указ о гуманном отношении к пленным». «А-а, — в сердцах махнул рукой купец, — указ… С сатаной указами не совладаешь. Токмо за хвост да об стенку. Чтоб мозги по всему свету. А после гвоздями аршинными к перекладине, а в в зад раскаленную кочергу. Тьфу! И откуда только нанесло на нашу землю эту жидовско-большевистскую заразу!» «Из Германии, — ответил Протасов, успевший закончить два курса юридического университета. — Марксизмом эта зараза называется». «Евреи?» «Кто?» «Ну те, что этот марксизм придумали». «Они самые». «Я так и думал». Купец сплюнул еще раз, оставил на столе 2 тысячи рублей, перекрестился и навсегда покинул свой дом, где он по настоянию недавно почившей супруги, устроил целую картинную галерею.

Полковника Васнецова не интересовала живопись, он листал маленькую записную книжицу. Встал, выглянул в приемную: «Она уже здесь?» «Да, — кивнул Протасов. — Прибыла минута в минуту». «Пригласишь, когда скажу». «Слушаюсь, господин полковник».