— Никакой дисциплины, — деланно вздохнул Костя, обращаясь к Бекасову. — Равенство рядовых с командирами, конечно, замечательно, это наш главный махновский принцип, но иногда ведь нужна и строгость с подчиненными, а не смей, закон. Двигай, Степа, живей конечностями, а то ведь пенделя врежу.
Степа что-то пробубнил себе под нос и двинулся вразвалку вдоль пруда, швырнув в уток окурок.
— Сколько раз я говорил Батьке, — продолжал Костя, — урежь вольницу хоть на чуть-чуть, хоть на время, пока Деникина не разобьем. С красными-то мы завсегда разберемся, у нас несколько частей сформированы из красных. Есть народ и из 14-ой армии. Увидишься еще с однополчанами, Шилов, не переживай. Ну вот, а Нестор Иванович ни в какую. Говорит, наша армия держится на трех принципах, как на трех китах: добровольчестве, выборности командиров и равенстве. Что тут возразишь? А у Егорова, слышал, дисциплина железная, слово поперек командира скажешь и в расход, так?
И не дождавшись ответа, Костя распахнул дверь хаты, пригласил кивком головы внутрь.
Бекасов вытянул из сена корзину с гранами. Талый покачал головой:
— Не на разборки идете, а на встречу с приличными людьми.
Ухмыльнувшись, ротмистр оставил корзину, достал из-под тряпки узел, кинул его Анне.
— А это что?
— Одежда Полины Николаевны.
Костя заржал:
— Барышням теперь без перемены нарядов никак нельзя. Ха-ха. Ладно, топайте до хаты.
Ротмистр незаметно положил в карман одну гранату.
Внутри дома было чисто и прибрано. На длинном, струганном столе стоял чугунок с вареной картошкой, рядом тарелка с мочеными огурцами, помидорами и яблоками.
Белоглазова без смущения взяла ещё теплую картофелину, стала очищать от кожуры. Разломила пополам, подула, засунул в рот, затем попробовала огурец.
— Хороший засол, — сказала она, — но хрена маловата.
— Хренку-то мы добавим, — осклабился Костя, — ежели попросите. С хреном у нас проблем нет. Такого ядреного нигде не сыщите.
— Поберегите свой хрен, а то ни с чем останетесь, — ответила Анна.
В комнату не вошел, мягко вкатился невысокого роста, плотный человек в коричневой гимнастерке, в надраенных до синевы сапогах. На боку, на широком ремне висела начищенная до блеска шашка в ножнах с белой кистью на эфесе. Лицо его было широким, белым и рыхлым, как очищенная картофелина, которую держала в руке Анна. Командирская фуражка без кокарды, из-за небольшого размера, смотрелась несколько непропорционально на крупной голове. Но вялому лицу придавал твердости большой двойной подбородок, а во взгляде было столько самоуверенной проницательности и ума, что казалось, этот человек способен видеть сквозь стены.
Вошедший с полминуты внимательно рассматривал Анну с Петром, потом сказал:
— Мужика расстрелять, бабу помыть в бане и ко мне в спальню. Всё.
ebooksa