Белая Бестия

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я подумаю над вашим предложением, Лев Николаевич, но сразу скажу, что вы не в моем вкусе.

— Да это и неважно. Самые крепкие отношения не по любви, а по интересам. Все в мире держится на взаимной выгоде.

— В чем же будет состоять моя роль в спектакле? — задала вопрос Анна.

— Ваша? — удивился Лева, будто до этого речь шла не о ней, а о ком-то еще. Анна заметила, что это была любимая манера Задова-Зиньковского, как бы удивляться самым простым вопросам. — Ах, да. Будете сторонним наблюдателем, зрителем действа, а потом вернетесь в Ставку и расскажите о том, что Махно больше нет. Получите свои деньги, тайно вернетесь к нам и от меня получите энную сумму. Затем проводим вас до Новороссийска, посадим на пароход.

— В Новороссийске с августа деникинцы.

— Тем проще будет вас отправить в Константинополь. В порту теперь полно торговых судов из Британии и Франции.

— А ротмистр Бекасов? Вы что же думаете, я смогу согласиться на жертвоприношение своего товарища?

— Поймите, Анна Владимировна, если вы вместе вернетесь в Таганрог, вам никто не поверит. Ну невозможно, провернув столь дерзкую, опасную операцию, всем членам группы остаться в живых. Это первое. И второе. Ну зачем вам этот… Петя. Я же вижу, он вам симпатичен, но не более того, вы его не любите. Гражданская война, увы, это огромный сенокос. И пусть Бекасов станет всего лишь одним скошенным колоском ради великого дела. Вы говорите, что повстанцев рано или поздно уничтожат белые или красные. Возможно. Но ни те, ни другие не принесут ни России, ни Украине счастья. Белые — из затхлого, прогнившего прошлого, красные из призрачного жидовского будущего. Да, я сам жид, поэтому знаю о чём говорю. Кто бы не победил из них, их власть когда-нибудь рухнет и с таким треском, что сегодняшние события покажутся детской забавой. Генералы при белой власти так и останутся господами, только еще более разжиревшими, а комиссары при красной власти еще более кровавыми и надменными хозяевами жизни. Что в лоб, что полбу. А народ так и останется при них рабом. Мы же, анархисты-коммунисты, хотим дать людям ощущение равенства и всеобщей справедливости. Да, именно ощущение. Пусть на время, потому что нет ничего в мире более желанного, чем иллюзия, самообман.

— Вы, значит, иллюзионисты, обманщики?

— Ага. Даже среди двух людей никогда не бывает равенства, а уж в обществе…

— Тогда ради чего всё это, ваша повстанческая армия, ваша борьба, только ради иллюзии?

— Нет, ради борьбы. За счастье. Без неё нет никакого смысла жить и умирать. Да, умирать. Это самое пьянящее действо в жизни, сознательно умирать. Вам ли этого не знать. Именно ваши: деникинцы, корниловцы, марковцы, дроздовцы ходят в психические атаки и умирают с улыбкой на устах. Зачем? Им что не хочется жить? Хочется, разумеется, но вкус смерти сильнее страха. Да-а… Но мы увлеклись. Повторяю, на спектакле вы будете присутствовать лишь в качестве зрителя. Благодарного и понимающего зрителя, я надеюсь. Так вы согласны?

— Погодите, еще главный вопрос — в чем ваш интерес, чтобы в Ставке думали, что Махно убит?

— По-моему, ответ очевиден. Ваш полковник Куропаткин думает, что со смертью Махно повстанческая армия будет полностью дезорганизована и наступит момент для решительного удара. Вопрос — где этот удар состоится. Кстати, вы мне пока так и не сказали о том, что вы должны нас убедить где и когда совершать прорыв… хм, чтобы напороться на главные ваши силы. Так ведь?

* * *

— Это вам Петя рассказал. Что ж, так. Но ротмистр не знает точного места, даты и времени, которые нужно сообщить Махно для прорыва. Повторяю, об этом я буду говорить лично с Батькой. И если он согласится на спектакль, что ж, я конечно тоже соглашусь принять в нем участие. Только, пожалуйста, больше не распускайте по отношению ко мне руки. Иначе я вам обещаю — ваше участие в трагикомедии закончится раньше, нежели он начнется.

Лева Задов пожевал лягушачьими губами, но ничего не сказал. Поднял свою рюмку, чокнулся с Анной Владимировной и, закатив глаза, выпил.

10 сентября 1919 года, Елисаветградский уезд, Херсонская губерния, село Тарасовка.

— Это ты что ль хочешь моего Нестерка на тот свет отправить?

Перед Анной, которая за ночь пригрелась у печи, стояла красивая статная девушка в мужском цивильном костюме в полоску и высокой каракулевой шапке. Черные, тяжелые её глаза были неподвижны. Девушка с сопением втягивала воздух несколько широким, но не портящим её носом, как тигрица обнюхивает свою соперницу. Казалось, она готова к прыжку.

Белоглазова приподнялась, скинула рукой со лба прядь желто-белых волос.

— Ты кто такая? — в свою очередь спросила она, хотя догадалась что с подобными вопросами к ней может заявиться только один человек женского пола — Галина Кузьменко, жена Нестора Махно.