— Хуже! Намного хуже! Вы можете сами идти? Я выведу вас!
— Выведет он, это же надо… Проку от вас, как от козла молока, тютя вы! Помогите мне лучше, Корсаков, подземный ход докопать!
— Чем?
— Идите ко мне, ройте своим финским ножом!
— Да нет у меня!
— Какой же вы тогда мужчина, Корсаков! Я вот ложкой вынуждена копать!
Всегдашняя робость перед энергичной и решительной девицей успела уже обуять Корсакова, и он, ковыряясь в смрадной тине рукояткой чужого пистолета, побоялся сообщить о претензиях к ней ужасного скелета. И дождался расплаты за трусость.
Дверь в чулан распахнулась, и в него, нагнувшись, заглянул Дустун. Обтекая гротескную фигуру скелета, заполнил каморку неяркий свет коптилки. Стало видно, что его череп с тупым изумлением разглядывает оторванную человеческую руку, зажатую в костяшках пальцев правой руки. Крылатка на Дустуне оказалась изрезанной острыми воровскими финками, и кости просвечивали сквозь дыры. Вот скелет покрылся призрачной плотью, швырнул кровавую жилистую конечность в Корсакова и заорал:
— Отрера, твой смерт здесь!
Фотиева завизжала, а за спиной скелета явился по-прежнему полуодетый Лешка Умытый и от души замахнулся чугунной сковородой на длинной ручке. Простое русское лицо Умытого исказилось, когда он со всей дури приложил по затылку Дустуну, успевшему потерять свой цилиндр. Скелет повернулся к нему, а Фотиева, продолжая визжать, протиснулась между ними и убежала. Корсаков, хоть и пребывал в состоянии грогги после удара кулаком оторванной руки, сумел выбраться вслед за нею.
На свежем и холодном ночном воздухе в голове у Корсакова прояснилось, и он, ориентируясь на визг Фотиевой, нашел ее под ближайшим исправным фонарем.
— Замолчите, мадмуазель, а то чудовище выйдет на вас по звуку, — попросил он. И отвел от девицы глаза. Ему еще не приходилось видеть столь запачканной барышни, а воняло от нее так, что захотелось чихнуть. Впрочем, перемазанное личико Фотиевой, в кои-то веки без очков, с трогательным выражением испуганного недоумения и беззащитности, подняло в нем новую волну желания спасти ее и заслужить награду. И тут ему припомнился остроумный способ, придуманный Никитиным для усмирения скелета…
Корсаков достал из кармана манускрипт с заклинанием и, вглядываясь в греческие буквы под фонарем, принялся заново вспоминать их звучание. А когда за углом загрохотали громадные сапоги, во тьме угадалось движение, а потом выделился из мрака высокий силуэт ожившего скелета, студент громко и четко принялся читать заклинание — и на сей раз дочитал его до конца.
Дустун остановился, как только услышал звуки родной речи, а когда они смолкли, Корсаков увидел, что скиф явно увеличился в объеме. Гигант принялся себя ощупывать, ворча при этом на незнакомом языке. Потом уставился снова на Фотиеву, зашагал к фонарю и завел опять свою шарманку:
— Отрера, твой смерт!
Однако Корсаков вовремя вспомнил о пистолетике в кармане штанов, взвел курок и направил ствол на скифа. Внезапно к фонарю выкатился из темноты, прихрамывая, сыщик Семеньков, прикрыл собой тихо повизгивающую нигилистку, выхватил из кобуры армейский «Лефоше». Забубнил:
— У вашего «Дерринжера» пуля маловата, такого силача не остановит… Куда мне целить, в ляжку или в лоб? Я правильно сообразил, что это теперь обычный человек?
— В правое плечо! Не убивайте его! Он пощадил меня, пусть уходит!
Семеньков выстрелил тотчас же. Дустун зарычал, схватился за свою правую руку… Развернулся и убежал. Вот и глухой стук его сапог растворился в ночи.
Фотиева замолчала — и вдруг повисла на шее у Корсакова. Он чихнул, утерся платком и заметил гордо:
ebooksa