— Господин Корсаков, изложите ваше дело и тотчас же выдайте мне сто пятьдесят ассигнациями или краткосрочным векселем. Имею большую потребность в деньгах, посему прошу извинить мою назойливость. И я никуда не пойду, пока вы не внесете ясность насчет своего компаньона. Я извиняюсь, но от него несет неведомо чем.
Корсаков кивнул, наскоро огляделся и вынул из кармана чековую книжку.
— Я вам выпишу чек на триста рублей серебром, если вы снимете второй вопрос.
— Да вы с ума сошли — приходить на Сенную площадь с чековой книжкой! А-а-а, сообразил… Вам все трын-трава с таким громилой-телохранителем, а под крылаткой у него «Кольт» и сабля. Или даже митральеза. Ладно, валяйте про свое дело.
И Корсаков рассказал, умолчав об ужасном Дустуне. В ответ получил новую порцию трескотни:
— Ваша подруга сама пришла к Умытому, потому что втюрилась в его подручного, красавца Сидорку, и амант привел ее на малину, как придурковатую добычу. Я видел мамзель Фотиеву, она не могла прийтись по вкусу Умытому, даже если ее причесать и снять очки. Умытый возьмет выкуп, и хоть считает только до сорока, но тысяча серебром его впечатлит. Вот только, господин Корсаков, этот бандит в глаза не видел чековой книжки и едва ли слыхал о таковой. И стоит только вам вытащить ее, как он отберет.
Мог бы Корсаков просветить доку-сыщика, что злая и бездушная Фотиева не способна влюбиться ни в кого и что наверняка намеревалась завербовать Сидорку для революционного подполья, однако сообщать такое полицейскому, даже отставному, посчитал невозможным. Друзья Фотиевой могли и доносчиком ославить, а это пострашнее, чем даже щипки ожившего скелета.
— Тогда я, с вашего позволения, прямо сейчас выпишу чеки и Умытому, и вам, — предложил он. — Повернитесь ко мне спиной и наклонитесь, пожалуйста.
Раскрутив патентованную походную чернильницу, он поставил ее на согнутую спину сыщика, добыл перо и чековую книжку. Выписав оба чека, спрятал их в карман вместе с прочим добром.
— Нам туда, — показал, с кряхтеньем распрямившись, доха. Протянув руку, вытребовал свой чек. И злым шепотом: — Ни шагу в сторону! Держаться строго за мной!
Ворота во внутренний дворик этого доходного дома были сломаны и гостеприимно распахнуты. Сыщик повел их к полуразрушенному сарайчику перед задней стеной и исчез за ним. Выглянул, махнул рукой, чтобы подходили.
— Быть может, вы останетесь здесь, господин Дустун? — робко вопросил Корсаков. — Без вас мы спокойнее, пожалуй, вызволим мадмуазель Фотиеву…
— Я сам вызволим. А потом поджарим амазонка на медленный огонь. Сука Отрера вонзить меня в спина мой дротик.
Не успел Корсаков осмыслить сказанное скелетом, как гигантские сапоги загремели по грязному булыжнику. Побежав вслед петушком, студент увидел, как Дустун ухватил костяными ручищами дебелую старуху в живописном рванье, уже впустившую Семенькова и снова высунувшую нос во двор. Дернул бабку вверх, приложив макушкой о верхнюю притолоку двери, выпустил из рук и ринулся внутрь. Старуха свалилась мешком. Корсаков был уже рядом, робкой рукою потрепал хозяйку малины по дряблым щекам. Она открыла глаза, на левом красовалось бельмо.
— Бабушка, я сотню хрустов дам, только скажи, где твои постояльцы барышню прячут?
— Ох, смертушка моя пришла… Где ж, как не в чулане… А ты куда, фраерок? Сотнягу гони!
А Корсаков был уже в заплеванном узком коридоре. Из двери, распахнутой в слабо освещенную комнату, вылетел кистень, выбитый из воровской руки. Гиря ударилась в стену, подняла облачко пыли, отскочила… Раздался короткий вскрик старухи. Корсаков вжал голову в плечи и нырнул в смрадную теплынь притона, где принял стойку для английского бокса. О пистолетике в кармане он вспомнил только тогда, когда увидел револьвер, направленный сыщиком на Лешку Умытого. Главарь банды сидел в одной рубахе на роскошной некогда кровати, отчаянно зевал, чесал затылок и недоуменно поглядывал на затеянную скелетом свалку.
Оживший богатырь крушил неуклюжих спросонья да с похмелья уголовников, топтался пудовыми сапогами по спящим на грязных матрасах. Под вопль «Отрера хотеть!» студент, легко оглушенный скользящим хуком по уху, рассмотрел в полутьме дверь в чулан, откинул засов и проник внутрь. Невообразимо вонючая каморка показалась пустой, но в дальнем углу заметил он движение и прошептал:
— Не бойтесь, мадмуазель! Это я, Корсаков. Я пришел вас выручить.
— Было бы кого бояться, — был ему визгливый ответ. — Эти люмпен-пролетарии, они там чего, взбесились?