– То есть это грабить Никитушкиных?
– Ну да, ну да, – хмуро соглашается Груздев. – Я ему и дал зажигалку. С тем, конечно, что он мне ее вернет. Долг с меня получит и зажигалку вернет.
– И вернул он вам зажигалку?
– Где там! Дальше все так завертелось… Не до зажигалки было.
– То есть что завертелось? Ограбление Никитушкиных?
– Ну да, ну да, ограбление Никитушкиных, бегство, –
хмуро говорит Груздев и повторяет вполголоса, как будто для себя: – Ограбление Никитушкиных, бегство…
– Вы не помните, где вы ее потеряли?
Груздев смотрит на меня с удивлением и говорит:
– Я же вам говорю, у меня ее Клятов забрал.
Я долго пишу протокол. Груздев сидит хмурый, как в воду опущенный. Наконец я кончаю. Груздев читает его как-то медленно, без интереса, расписывается на каждой странице, и вид у него такой, будто это его совершенно не касается, и скучно ему, и безразлично.
– Хорошо, Груздев, – говорю я, – идите и подумайте.
Советую вам хорошо подумать. Тем, что вы ничего не помните, вы не отделаетесь. Раньше или позже придется вам рассказать все подробно.
Я вызываю конвойных, и Груздева уводят. Мы с Иващенко долго молчим.
– Ничего не понимаю, – говорю я.
– Так подробно все рассказывал, – пожимает плечами
Иващенко, – и вдруг будто его подменили.
Я встал и начал прохаживаться по камере.
– Человек первый раз в жизни совершил преступление,
– рассуждал я. – Он сам хочет все откровенно рассказать.