Груздев насмешливо улыбнулся.
– Ради вас не собираюсь, – ответил Степан. – И берусь за ваше дело не для Афанасия. Я его люблю и считаю замечательным человеком, но врать и для него бы не стал.
– А почему же вы за мое дело беретесь? – спросил
Груздев с той же усмешечкой. – Улик целая куча, признание есть. Правда, потом отказался, но это же истерика.
– Врете! – рявкнул Степан.
– Ну, вру, – согласился Петр, – а как вы это докажете?
– Самым обыкновенным образом. Сличая показания, допрашивая свидетелей, анализируя каждый ваш шаг. Я
вам скажу, как было дело. Вы с Клятовым сговорились насчет грабежа. Потом оказалось, братики едут. Убежали.
Тогда Клятов взял другого соучастника и с ним ограбил
Никитушкиных. Когда его схватили, он все отрицал. Как всякий бандит. А потом услышал, что вы признаетесь, и сразу сориентировался. Раз восемьдесят процентов зря признали, значит, вам и сто с гаком навалить можно. Тоже признаете. А не признаете, все равно в вашу вину поверят.
Нормальный преступник всегда признает как можно меньше. А о том, что вы не нормальный, знают только шесть человек: три братика, мы с Афанасием да Тоня, ваша жена.
– Все это хорошо. Но как же вы суд в этом убедите?
Груздев все еще усмехался, но усмешечка эта потеряла свою, так сказать, убедительность. Она относилась к предыдущей сцене, а теперь сцена уже шла другая. Груздев скрывал это плохо.
– Очень просто. В отличие от вас, психовать не буду, а спокойно разберу. Без ваших истерик. Просто все разберу.
Шаг за шагом. И никакие ваши признания перед спокойным разбором не устоят.
– А если я откажусь от адвоката? – сказал Груздев уже без усмешки, а как бы раздумывая.
– Знаете что, мне это надоело, – сказал Степан. Он встал и застегнул молнию на клеенчатой папке, в которой лежали выписки из дела. – Первый раз в жизни вижу, чтобы приходилось уговаривать человека получить оправдание. Я
думаю, что на оправдание можно рассчитывать. Думаю, потому что знаю: вы не грабили. Отказываетесь? Ваше дело. Мне сидеть и смотреть, как вы передо мной выкаблучиваетесь, некогда. Всего лучшего.
Самое важное было, чтобы по спине Гаврилова Петр не заметил, как он боится, что ему позволят уйти. Этого, кажется, удалось избежать. Вид у Гаврилова со спины был самый решительный. Он взялся за ручку двери и распахнул ее. Конвойные, сидевшие на скамейке в коридоре, вскочили. «Все пропало», – подумал Гаврилов. И в это время услышал сзади очень негромко сказанное:
– Постойте!