Саранча

– писал сын, – я могу представить, что испытал ты, до-

рогой папа, из-за моей глупости и нетактичности. Я был

мальчишка. Прости меня».

Здесь отец снял очки и трубно высморкался.

Дальше Виктор сообщал, что, как способный парашютист и будущий летчик, находится под шефством воинской летной части, где его летчику, товарищу Моисеенко, и ему поручена начальником части ночная проверка места посадки в их городке. В ночь с 26-го на 27-е, между часом и двумя, он совершит экспериментальный прыжок с высоты двух тысяч восьмисот метров, с большой затяжкой, с задачей опуститься на поле, отмеченное кострами.

«Это мой четырнадцатый прыжок и серьезная про-

верка. Я очень хочу повидаться с тобой, милый папа, и если

у тебя есть желание, то на поле тебя пропустят по

прилагаемой записке».

Письмо пришло 26-го, и старик рассвирепел, – ведь оно могло опоздать.

«Обычная чистяковская халатность! Ни на какой аэродром я не пойду!» Весь день он провел в смятении.

Почти не отвечал на вопросы или отвечал невпопад. Вечером, часу в десятом, спустился к пристани.

Было тихо, очень прохладно, моросил дождик. Огромный белый теплоход в напряженном сиянии своих огней стоял как видение, явившееся к этому тихому берегу из какого-то другого мира, из мира красивых, могучих машин, из мира богатых надежд, делового кипения.

Василий Васильевич погулял, как всегда, по пристани.

Пассажиров было мало, гуляющих тоже. Теплоход грузил тюки с табаком и сухими фруктами, сгружал железные кровати и кондитерские изделия. Пахло рогожами и карамелью. Василий Васильевич поздоровался с капитаном, приветливым круглолицым человеком. Тот, как всегда, посетовал на плохую организацию погрузки.

– Всё молодежь, – сказал Василий Васильевич.

– Что ж молодежь? – возразил капитан. – Вы бы посмотрели в Новороссийске молодежные бригады… Красота! На складах порядочек, все сортировано…

– Как погода? – вдруг прервал его Макаров. – Тумана не предвидится?

– Будем иметь южнее, за Поти. А вам-то что?

Василий Васильевич ничего не ответил и ушел с пристани.