Саранча

22
18
20
22
24
26
28
30

Ахмета – все это воссоздано художественно убедительно.

Удачны образы трех жен Ахмета – Сакины, Гульджамал, Вязифэ. Старшая из них – Вязифэ – предана своему господину, она умело управляет домом и не сочувствует младшим женам, одна из которых – беременная Гульджамал – умирает, надорвавшись на непосильной работе. Сакина уже видела новых людей на строительстве железной дороги, где работает ее отец. Ее тянет к ним, она стремится вырваться из затхлого мира, где человеческая жизнь не ставится ни во что, где ей уготована судьба бессловесной рабыни. Смерть Гюльджамал помешала задуманному побегу, но ощущение того, что смелая Сакина добьется своего, уйдет к новой жизни, остается.

Образ Сакины перекликается с созданным уже в наше время Чингизом Айтматовым в «Первом учителе» образом

Алтынай, также в первые годы Советской власти испытавшей гнет подневольной жизни в байском доме.

Знание психологии народов Востока, стремление вскрыть острые, жизненно важные проблемы отразились и в романе С. Буданцева «Саранча» (1927), изданном в 1929 году в Собрании сочинений. Здесь показаны трагические события 1922 года, когда южные районы Азербайджана подверглись нашествию саранчи.

В 1930 году, после поездки с группой писателей в

Среднюю Азию, написал повесть о борьбе с саранчой в

Туркмении Леонид Леонов. В ашхабадском журнале

«Туркменоведение» (1930. №№ 5, 8-9, 11) она была опубликована под названием «Саранча», но в этом же году в

«Красной нови» появилась под названием «Саранчуки».

Очевидно, эта перемена была продиктована тем, что роман

«Саранча» уже был у С. Буданцева. Название «Саранча» Л.

Леонов вернул своей повести лишь в 1946 году, когда имя

Буданцева и его роман были основательно забыты. Но эти произведения сближают не только названия. Отражая реальную действительность, оба писателя показывают сходные для разных регионов страны еще несовершенные методы борьбы с саранчой, но главное – всенародный характер борьбы с этим стихийным бедствием.

Описываемые С. Буданцевым события происходят на границе с Персией, в Степи, на берегах реки Карасунь, в краях, где «горы и реки служили остовом границ, но землю в те годы не делили даже между государствами». Край этот, где могут расти розы и апельсиновые деревья, как в хозяйстве у инженера-мелиоратора Траянова, разорен гражданской войной, когда «армяне резали турок, турки армян, и те и другие вместе – русских: поработителей!» –

по горестному замечанию того же Траянова, засухами, набегами шахсеванов – шайками кочевников, разорявших поселения пришедших в эти места молокан и украинцев.

Заброшенный в глуши, разоренный хлопкоочистительный завод, села Черноречье и Новая Диканька на Карасуни – в этом глухом углу оказывается главный герой романа агроном-энтомолог Крейслер, назначенный заведующим хлопкоочистительным заводом и уполномоченным по борьбе с саранчой.

Тема судьбы интеллигенции в революции была актуальна для многих писателей 20–30-х годов. О том, как, преодолевая груз привычек и предрассудков прошлого, представители интеллигенции приходят к сотрудничеству с Советской властью, писали Л. Леонов («Скутаревский»), Б. Лавренев («Гравюра на дереве»), К. Федин («Братья») и многие другие. Значительное место этой теме уделил в своем творчестве и С. Буданцев. Но если в раннем рассказе

«Японская дуэль» (1926) чудак-библиограф Григорий

Нилыч не находит пути приобщения к новой жизни и «мстит» ей тем, что сжигает труд всей своей жизни –