Саранча

22
18
20
22
24
26
28
30

Увлека-аться всем,

Если можно

Осторожно

Поиграть и перестать.

«Представляются», – подумала Настя.

Но ее что-то долго держали. Знакомая ей по детству тоска ожидания в передней богатого дома охватила ее.

Мать часто посылала ее получать деньги за постирушки, за мытье полов, за уборку квартиры или с готовыми вещами –

отца Настя не помнила, и ни разу не было случая, чтобы деньги выдали сразу, а вещь приняли без брани. Вероятно, иногда бывало иначе, конечно, бывало иначе, но запомнилось именно так: ожидание, бранчливое объяснение, обсчет.

Дверь открылась, обдало запахом кушаний, табачного дыма.

– Введите! – крикнул властный голос – Корнет, прекратите шум. Лучше пойдите сюда, посмотрите живую комиссаршу.

Настя тяжело, как в детстве, подавила вздох и вошла в столовую зейналовского дома.

Звуки рояля прекратились, и в столовую, звеня шпорами, вошел очень тонконогий белобрысый офицер. На его худом напудренном лице было явное желание выкинуть что-нибудь. Но главный – это был Деканозов – поглядел на него так, что он остановился на полпути и встал с наигранно беззаботным видом у двери в гостиную.

– Садитесь, сударыня, – сказал главный.

Настя села. Она уже давно внутренне окостенела от желания противиться всему, что ей будут предлагать, и в этом напряжении особенно жгуче и ярко выделялась одна мечта, один помысел, одно стремление: выбраться отсюда, выбраться как можно скорее.

– Вот что, – говорит Деканозов. – Благодарите вашего бога, что вы принадлежите к прекрасному полу. Если бы не это, отправились бы в штаб Духонина.

– Бабец недурен, – сказал Зиверт Миронову, тот захохотал.

Деканозов как будто ничего не заметил, и офицеры осеклись.

– Так скажите вашим негодяям – белая гвардия благородная. А вашего главаря мы повесим на том заборе, и, надеюсь, очень скоро, – Войсковой старшина распалялся и начинал покрикивать. – Вы знаете, что он осмелился написать?

– Я не читала письма, я исполнила, что мне поручено, –

сказала Настя, как ей было приказано.